Трудный день - [28]

Говоря так, Ленин — Степан это видел ясно — первый протянул руку Волкову. Кому? Члену правления Муравьевского товарищества. Кто? Ленин, вождь мирового пролетариата. Он крепко жал ладонь Волкову, пока не кончил говорить и не обратился ко всем:

— Заходите, товарищи.

Владимир Ильич быстро прошел вперед по коридору, распахнул дверь кабинета, обитую клеенкой, и пригласил:

— Располагайтесь.

В кабинете с видом на Кремль все было по-деловому просто и удобно, очень скромно. Строгий порядок в нем как-то настораживал, заставлял подтягиваться. Простота обстановки роднила с тем, кто здесь работал, но сознание того, что ты находишься в кабинете Ленина, заставляло искать в ней что-то особенное.

Степан Васюков сел неподалеку от рабочего стола Владимира Ильича в глубокое мягкое черное кресло. Он был немного растерян: Ленин сам провожал своих посетителей из кабинета, первым протягивал руку знакомым, даже если они всего-навсего — члены правления товарищества.

Владимир Ильич, спросив у каждого имя и фамилию, называл теперь их, неизменно прибавляя:

— Ну, а что вы нам скажете?

Совещание он вел энергично, направляя внимание выступавших от одного важного вопроса к другому. Так ведут людей вброд по бурной реке — от камешка к камешку, на тот берег, к цели.

— Мы пустили мельницу, которая обслуживает пять сел, — сообщал выступавший.

— Хорошо! — отмечал Ленин и спрашивал: — Что говорят крестьяне соседних деревень?

— Завидуют, Владимир Ильич. Хотят тоже строить.

— Хотят? Вы пустили мельницу, объединившись в кооператив. А у соседей он есть?

— Нет, Владимир Ильич.

— Как же без кооператива они будут ее строить? Пойдут на поклон к кулакам? Понимают ли они смысл и силу кооперации? Есть у них люди, которые смогут ее создать?

И выступавший, который еще минуту назад считал, что эти дела его не касаются, мало того, гордился тем, что у них лучше, чем у соседей, вдруг чувствовал себя ответственным за всех и начинал подробно излагать свои соображения о создании кооперации в соседних селах.

И хотя Ленин не всегда говорил приятное, даже более того — кое-кого распекал за нерадивость и неповоротливость, Степан не видел человека среди пятнадцати — двадцати присутствующих, который был бы не согласен с Лениным. Всем становилось очевидно, что он прав и что иначе нельзя.

Разговор перешел к строительству электростанций, добыче торфа. Владимир Ильич с увлечением рассказывал о новом гидравлическом способе, разработанном инженером Классоном.

— Интересно, — прервав рассказ, обратился Ленин к слушателям, — кто из вас видел кинокартину об этом?

Все молчали.

— Есть специальная кинокартина о гидравлическом способе добычи торфа, — разъяснял Ленин, надеясь, что, быть может, кто-нибудь все-таки видел ее.

Нет, о такой кинокартине даже не слыхали.

— Гм, гм, — недовольно произнес Ленин и, стукнув карандашом по столу, что-то отметил у себя в блокноте.

Он порывисто, с силой вздохнул и спросил:

— Вы хотели, товарищ Васюков?

Степан, который в эту минуту думал о себе, о своей работе, не ожидал вопроса.

— Да… Я…

— Пожалуйста, товарищ Васюков, — Владимир Ильич приготовился внимательно слушать председателя волисполкома и чуть подался в его сторону.

Степан встал. Ему, вдохновленному близостью Ленина, его замечаниями, хотелось сказать что-то необычное, такое, чтобы все здесь присутствующие и прежде всего сам Владимир Ильич увидели бы в нем борца за общее дело, человека, готового, если нужно, отдать за революцию жизнь. Васюков был уверен, что все выступавшие здесь до него говорили хотя и дельно, но как-то все-таки буднично, мелко, без масштаба, и он хотел за всех восполнить этот досадный промах, чтобы Ленин имел правильное представление о товарищах с мест.

Пока Степан, собираясь с мыслями, расправлял под ремнем рубашку, Владимир Ильич спросил:

— Устали, товарищи? Скоро кончим. Пожалуйста, — обратился он к Васюкову.

— Товарищи! — громко произнес Васюков, словно выступал с трибуны у себя на митинге перед односельчанами. — Теперь, когда близка победа мировой революции, товарищи, мы должны…

Ленин, который внимательно смотрел на Васюкова, словно что-то ожидая от него, опустил голову. Неудовольствие и усталость проступили на его лице.

У Васюкова, от которого не ускользнула перемена в лице Владимира Ильича, что-то больно сжалось внутри: не оправдал доверия, обманул ожидания Ленина! Степан чувствовал, что говорит не так, но не мог иначе. Просто не умел… Бывший пастушонок и солдат, он все получил от новой власти, чувствовал себя участником большого, невиданного дела. И ему казалось, что и говорить об этом невиданном можно только особыми, значительными и даже не всегда понятными словами, которые он слышал на митингах и собраниях. И в манере говорить давала себя знать привычка выступать на митингах — громко, агитируя несознательных, проклиная врагов, то есть буржуазию и империалистов… Степан решил поскорее перейти к рассказу о конкретных делах, до боли в душе жалея, что ему так и не удалось и теперь уже, видимо, не удастся сказать Ленину о том великом и необыкновенном, чему он так предан.

— Болотный торф, который спокон веков окружает наше село, скоро будет гореть в топках машин… — продолжал Васюков уже более тихо. — Свет рассеет вековой мрак, и тогда всем будет видать нашу новую жизнь на основе культуры и коммунизма.