Трудная книга - [180]

А человек идет. «С тех пор (по словам А. И. Герцена) как человек путем развития исторической жизни выходит из животного сна, он силится все больше и больше овладевать самим собою… Ход развития истории есть не что иное, как постоянная эмансипация человеческой личности от одного рабства за другим, от одной власти вслед за другой, вплоть до наибольшего соответствия между разумом и деятельностью — соответствия, в котором человек и чувствует себя свободным».

И в этом движении, в этом своем шествии снизу вверх, к вершинам человек, образно говоря, освобождается от насевшей на него пыли. Тут все дело за ним: он может ждать, когда ветер движения просто сдунет с него эту пыль веков, а может сам постараться поскорее смести приставшую пыль, отряхнуть прах от ног своих и этим ускорить процесс своего очищения, а может, наоборот, замедлить его.

Вот о чем речь.

А это со всей категоричностью ставит вопрос о собственном, активном и сознательном участии человека в деле нравственного совершенствования.

Вопрос не нов. В той или иной форме он ставился во всех великих идейных течениях и народных движениях прошлого. И, надо отдать справедливость, как правило, у истоков их стояли искренние, по-своему честные люди. Очень хорошо сказал об этом Герцен: «Нет, великие перевороты не делаются разнуздыванием дурных страстей. Христианство проповедовалось чистыми и строгими в жизни апостолами и их последователями, аскетами и постниками, людьми, заморившими все страсти — кроме одной. Таковы были гугеноты и реформаторы. Таковы были якобинцы 93-го года. Бойцы за свободу… всегда были святы, как воины Кромвеля — и оттого сильны»[34].

Таковы же были, продолжим мы дальше, и великие деятели нашего народа: и самоотверженный одиночка Радищев — первый проблеск восходящей зари, и декабристы, о которых уже шла речь, и Герцен, Белинский, Добролюбов, Чернышевский — светлые и несгибаемые рыцари, и беззаветные народовольцы — Перовская, Желябов, Кибальчич. И наконец, вобравшие, собравшие в себя все их благородство, и преданность, и силу великие основатели и деятели партии большевиков — и Ленин, и Дзержинский, и Калинин, все, кого народ помнит, и ценит, и любит, и чтит.

Но, если вернуться к движениям прошлого, мы не можем пройти мимо их исторической трагедии: при всей субъективной искренности и чистоте их основателей и вождей эти движения или были обречены на неминуемую гибель, или вырождались.

Происходило это потому, что сами основы их были незрелы и шатки: наивность и непоследовательность мешали им обнажить и вырвать самые корни зла, материальные, земные корни, из которых вырастало полное несовершенств древо человеческой жизни. Время было не то: мир еще не созрел для счастья. Из одной формы рабства вырастала другая, которая брала себе на вооружение мечты и идеалы прошлого, приспосабливала для своих целей, заставляя их служить себе, и в конечном счете искажала. И потому вся история этих движений была историей рождения и гибели идей.

У коммунизма другая судьба: «Прежние перевороты делались в сумерках, сбивались с пути, шли назад, спотыкались и, в силу внутренней неясности, требовали бездну всякой всячины, разных вер и геройств, множества выспренних добродетелей, патриотизмов, пиэтизмов. Социальному перевороту ничего не нужно, кроме понимания и силы, знания — и средств»[35].

Вобрав в себя все лучшие устремления и опыт предшествовавших эпох, преодолев ошибки прошлых поколений, коммунизм под корень подсек упомянутое древо несовершенств человеческой жизни — экономические основы, — и это главное, решающее. Он низвел идеал с заоблачных небес и поставил его на твердое земное основание. Он перевел его из области мечты в область практических программ и планов, связав его с тем, без чего человек действительно не может жить. И вот тут-то проявляется все значение самого идеала — он тоже вступает в бой. Больше того, без него бой не может быть выигран. Пить, есть и одеваться без того, чтобы знать, во имя чего ты пьешь, ешь и одеваешься, во имя чего живешь, без этого знания, без этой цели человек сходит с пьедестала человека. В этом суть нашей жизни. И «белая» Арагва, которая из нее и течет, воплощающая в себе все светлое, возвышенное и благородное в нашей жизни, ширится и набирает силу. Да, ее воды еще встречаются со струями той, другой, «черной» Арагвы, сумрачные берега которой нам выпала невеселая доля исследовать, сталкиваются, бурлят, но в конце концов обязательно побеждают. С трудами, с боями, но побеждают. А в жизни это происходит так.

«Наш» человек, сильный, энергичный, талантливый и деловой. Он верит в правду того, что делает. Бывший батрак, он еще в 1928 году создает колхоз из казахов-кочевников, не привыкших пахать землю. Годы труда, усилий и творчества, и не малые, долгие годы. И вот в диких степях — цветущий колхоз, почти город, с клубом, с народным театром, даже со своей оперой. И народ воздает ему должное, впрочем, может быть, и не совсем нужное: на постаменте устанавливается его бюст, бюст председателя, дважды Героя. Но рядом с этим бюстом на этот постамент вдруг вылезает и он сам, живой и, как обнаружилось, не такой уж совершенный человек, не выдержавший тяжести собственной славы. Человек поднимается над жизнью, над людьми и на все начинает смотреть с высоты этого бюста: он хитрит с государством, он груб с людьми, он самодурствует, он строит себе хоромы в четырнадцать комнат, он упивается своим обожествленным «эго». И возникает мучительный вопрос: «наш» он или «не наш»?