Трудная книга - [181]

Но вот правда берет верх — его самого и бюст его ниспровергают. Он сопротивляется, он цепляется за осыпающиеся края постамента, он целый год пишет туда, пишет сюда, мучает людей, мучается сам, но в конце концов все понимает: дом свой в четырнадцать комнат он добровольно отдает под школу-интернат, а сам берется за обыкновенную, рядовую работу, за которую ни бюстов, ни постаментов не полагается, и, как говорят теперь, он и здесь проявляет свой талант и свою силу.

Значит, все-таки «наш»! Как, с каким трудом и болью, через какие сложности пришло к победе это «наш», но пришло.

Такова жизнь. В этом ее развитие, в этом ее сила: в непримиримой борьбе со злом, в активности добра.

Истины ради нужно сказать (ибо на этом обычно играет религия), что Христос, по евангельской легенде, тоже взял веревку и выгнал из храма оскверняющих его мытарей и фарисеев. Ну что ж, очень хорошо сделал! Но потом-то он учил совсем другому, обратному: не противься злу; и в этом ведь суть христианства. Все дело в том, что возникло оно тоже из разных источников и из разных социальных потоков. Зародившись в недрах бурлящего, но бессильного народа, оно захватило оттуда какие-то свои отдельные, страстные струи, которые потом потерялись в черных водах примиренческой, даже рабовладельческой философии. Признание могущества зла, обессиливание добра, проповедь ненужности, даже греховности борьбы и перенос нравственного идеала в грядущее царство небесное — вот философия, которая не могла не погубить христианство.

Наше добро другое. В его активности, наступательности, боевом задоре и заключается залог его осуществимости.

Добро должно быть с кулаками,

Добро суровым быть должно,

Чтобы летела шерсть клоками

Со всех, кто лезет на добро.

Станислав Куняев

Эта активность, боевитость добра, так же как обязательно дополняющая ее непримиримость ко злу, должна пронизать у нас все и всех. Но в осуществлении этого я вижу две опасности. Опасность первая: все равно ничего не получится — это те, кто уже пробовал, обжегся и опустил руки, или те, кто не пробовал и не хочет пробовать: им все равно.

Опасность вторая: это нас не касается, это касается «масс», а мы номенклатура, у нас на плечах — во! за спиной — во! у нас другой аршин.

Этот «аршин» я наблюдал много раз в своей пропагандистской, лекционной работе, даже в самых глухих местах. Такие люди почему-то считают, что лекции устраиваются для «масс», что только «массы», «малых сих», нужно просвещать и воспитывать, и все это не имеет никакого отношения к ним, к руководителям. А ведь именно руководитель-то здесь — главная фигура, он прежде всего должен быть сам воспитан, и аршин должен быть для всех один.

И более того: чем «крупнее» человек, тем больше его влияние на ход жизни, тем больше с него должен быть спрос. Это влияние может быть положительным, а может быть и наоборот, отрицательным и, чем «крупнее» человек, вернее, место, которое он занимает в обществе, тем «крупнее», «масштабнее» будет и то и другое, и влияние его достоинств, и значение его недостатков и ошибок. Ошибка слесаря сводится к стоимости испорченной гайки, просчет строителя электростанции обойдется стране в миллионы рублей, а ошибка государственного деятеля может вообще не поддаваться никаким измерениям и не только в области практической, но, что еще важнее, — в области нравственной.

«Ошибки людей сильного ума именно тем и бывают страшны, что они делаются мыслями множества других людей»[36].

В такой же, если не в большей, степени это относится и к вопросам психологии и нравственности, потому что, например, от того, кто и кого, по каким общим принципам и по каким внутренним соображениям и побуждениям выдвигает на ту или иную работу, зависит и ее практический успех, и моральный и политический авторитет всего нашего дела. Найдутся, конечно, такие, которые на это скажут, не задумываясь: «Что за вопрос? Подбор у нас известно как идет — по партийности». Но разве само понятие партийности не вмещает все новых и новых требований? Теперь от настоящего коммуниста требуется, в частности, и умение правильно жить.

Именно теперь, когда человек становится центральной фигурой жизни, а моральный кодекс — ее законом, руководитель, коммунист должен быть образцом поведения, честности, воплощения нравственного идеала. Он должен соединять в себе мудрость с деловитостью, внутреннее достоинство со скромностью, как это делал Ленин, твердость с человечностью, как совмещал их Дзержинский. Да, большевики первые в свое время шли в тюрьмы, на каторгу, потом они первые шли на штурм Зимнего, на штурм Перекопа, а позднее Берлина, первыми шли в тайгу, на целину, на стройки, первыми летели на Северный полюс, первыми полетели в космос, они должны быть первыми и в деле нравственного совершенствования.

Нам нужно, мы обязаны восполнить тот моральный урон, который нанесен культом Сталина и связанными с ним нарушениями ленинских принципов жизни. Они у кого-то в какой-то мере поколебали веру и в самые принципы, и в нормы, и в идеалы нашей жизни, и не они ли среди прочих причин способствовали появлению некоторых моральных шатаний среди нашей молодежи? Нам нужно всемерно укреплять веру в правду, веру в честность и нравственные основы жизни, веру в серьезность (ленинское «всерьез и надолго») и осуществимость наших идеалов. Это и делает моральный кодекс коммунизма. Но мы не можем не вспомнить при этом тонкую и умную иронию К. Маркса в адрес тех, кто «от чрезмерного уважения к идеям их не осуществляют», кто «делают их предметом культа, но не культивируют их». А потому именно «культивирование», практическое осуществление морального кодекса в жизни, в быту, в отношениях и в жизненной практике всеми нами, и прежде всего руководящими лицами и учреждениями и вообще передовыми людьми, задающими тон жизни, приобретает глубоко партийный, политический смысл.