Трудная книга - [174]

«После меня хоть потоп!» — изрек французский король Людовик XV. «А о Петре ведайте, что жизнь ему не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе, для благосостояния вашего», — обращаясь к русским воинам в день Полтавской битвы, написал в своем приказе Петр I. Два самодержца, два ничем не ограниченных властителя и своих и чужих жизней, но смотрите — какие они разные по своему нравственному тонусу. Правда, они — выразители разных эпох и разных общественных процессов: разложения французского абсолютизма и роста российского самодержавия. Это могло сказаться, однако, лишь на исторической роли этих фигур, но психологически они все равно остаются представителями двух различных человеческих типов. Для одного власть — неограниченная возможность веселой жизни и сплошного жуирования, для другого — исполнение нравственной идеи, служение Родине и ее будущему так, как он понимал это, конечно, сообразно своему положению, времени и классу. Два купца: один пропивает свои капиталы у «Яра» с цыганами, другой скупает картины, создает картинную галерею мирового значения и передает ее, знаменитую «Третьяковку», городу для всеобщего обозрения. Один едет в Ост-Индию, в Вест-Индию, на самые что ни на есть отдаленные острова, и наживает там несметные капиталы ценой и для эксплуатации людей; другой — Фридрих Энгельс — отдает свои капиталы на поддержку учителя и учения, подрывающего основы всякой эксплуатации. Вот что значит психология! (Если, конечно, брать это слово в общечеловеческом, а не в узконаучном смысле.)

А когда блестящие офицеры, декабристы, баловни судьбы, гвардейцы, для которых были гостеприимно распахнуты двери первоклассных аристократических салонов, бросали все, шли на восстание, на виселицу, шли для протеста, для требования человеческих прав, для того, чтобы вырвать из рук помещика розгу, которая их самих кормила, и дать простор человеческому разуму и достоинству…

А когда дочь крупнейшего помещика, аристократка Софья Перовская, которой только бы блистать на светских балах, берет бомбу, участвует в убийстве Александра II и потом идет на виселицу… А сын турецкого паши, которому жить бы да наслаждаться в константинопольских дворцах, становится революционером, коммунистом, двадцать лет сидит в тюрьме и становится всемирно известным писателем и борцом за мир, это — Назым Хикмет… Что это? Психология!

Конечно, с точки зрения социологии все они были выразителями передовых идей своего времени, «вырывались из класса», как это принято говорить, и причины этого, конечно, социальные; но почему в то же самое время, на том же самом этапе общественного развития, при том же самом положении, образовании, в той же классовой среде одни «вырывались», другие «не вырывались», одни продолжали шаркать по паркету петербургских гостиных, другие пошли «во глубину сибирских руд»? Почему на одного подействовали передовые идеи времени, а на другого нет, почему одни стали борцами за идею, а другие душили идею?

Можно ли ответить на эти вопросы, если игнорировать такие дополнительные факторы, как психологию поступков, порывов и побуждений, нравственный уровень людей, для которых личное благополучие ничто по сравнению с высокими целями и удовлетворением своего нравственного голода?

Я понимаю, что во всем этом может быть много спорного. При желании или недоразумении это спорное можно усугубить, приписав, например, автору стремление противопоставить психологическое и социальное начала жизни. Но автор будет в этом не повинен. Он великолепно понимает, что и «социально-экономические категории», и «общественная психология», «общественные настроения», так же как и «индивидуальное сознание» и само понятие «личность», — все это явления общественные, это азбука. Личность — не отдельность, она — продукт и совокупность общественных отношений — это тоже аксиома.

Но эта совокупность общественных отношений приобретает в ней личную форму, и в таком виде и качестве она подлежит особому рассмотрению.

Изучить то, что она привносит в жизнь сама, по ее внутренним, ей имманентным законам и как это сочетается с другими общественными факторами, — вот все, что я хочу сказать, не противопоставить личное и социальное, а, наоборот, установить закономерные связи и влияния этих, как будто бы разнородных, но по сути своей так близких друг другу явлений — вот о чем идет речь: пойти дальше азбуки и глубже аксиомы.

Этого требует от нас сама жизнь, она ставит перед нами вопросы, не вмещающиеся ни в какие аксиомы, и мы не можем над ними не думать.

Ведь Ленин, возражая против кандидатуры Сталина на пост генерального секретаря ЦК партии, выдвигал не политические, теоретические или какие-то другие принципиальные соображения. Он говорил именно о психологии, о чертах характера: что Сталин груб, деспотичен, нетактичен, не уважает людей и т. д. «Это не мелочь, — заканчивает Ленин письмо съезду, — или это такая мелочь, которая может получить решающее значение». Действительность, к сожалению, превзошла все его опасения, и мы очень дорого заплатили за то, что мудрое предупреждение Ленина в свое время не было принято во внимание. Можно, значит, сидеть в тюрьмах, многократно бывать в ссылках, бежать и снова бороться, можно всю жизнь, казалось, отдавать за освобождение народа, а потом стать деспотом освобожденного народа. Вот что такое психология!