Трудная книга - [175]

Или: секретарь райкома, сын батрака, рабочий человек, воевавший, партизанивший в своем районе, много сил положивший потом на восстановление, развитие его после войны, вдруг оказывается вовлеченным в шайку хищников и расхитителей хозяйства этого же, своего, родного района, с которым он связан кровью и жизнью. И снова психология: нет, он ничего сам не брал, ничем не пользовался, но ему, видите ли, хотелось выдвинуться, быть на лучшем счету, на виду, и ради этого он пошел на самые подлые сделки и махинации.

Психология, нравственность… Они как будто бы вне политики. Но это только «как будто бы», только кажется. Всегда, во все времена они были частью идеологии, становились и становятся в жизни самой настоящей большой политикой. Это великолепно понимает и учитывает буржуазная пропаганда.

«Используя национальные различия, религиозные предрассудки, человеческие слабости — зависть, женское тщеславие, стремление к удовольствиям, необходимо развить индифферентность к целям коммунистического государственного руководства» — так западногерманский журнал «Ауссенполитик» формулирует задачи «психологической войны» против коммунизма.

А вот мнение рабочего-столяра. Он возмущается своим директором, который живет, как ему кажется, на очень широкую ногу:

— Почему люди шли за большевиками? Потому что они с народом шли. Потому что они народу глаза открывали и вели, куда нужно. И сами были во всем первыми. Кто первый в тюрьму шел? Большевики. Кто первый в Сибирь шел? Большевики. Кто на каторгу, на виселицу шел? Большевики. А наш?.. Что наш? Вы мне дайте, говорит, ставку, вы мне дайте премию, вы мне дайте кабинет, машину, дачу, тогда я вас буду к коммунизму вести, а не дадите — добирайтесь сами. Политика!

Вот почему все это: и роль психологии, и характеры людей, и их нравственный тонус — нельзя не учитывать при служебных назначениях и даже при приеме в партию. Это вовсе не ведомственный «номенклатурный» вопрос, касающийся отдела кадров, это вопрос общественный. Общество многолико, но его именем вершат дела конкретные люди. И обществу далеко не безразлично, кто, с какой психологией, с какой честью и совестью будет вершить эти дела.

Яркий пример этому мы видим в письмах Ленина о придании законодательных функций Госплану. Предупреждая против «преувеличения администраторской стороны», он подчеркивает там необходимость таких «психологических» вещей, как «охват широкой действительности», «способность привлекать людей», «соединение характеров и типов (людей, качеств)», — все это, говорит он, «безусловно необходимо для правильного функционирования государственных учреждений».

Обществу небезразлично также и то, где, как и почему теряет оно в лице преступников свои живые клетки, своих людей, когда миллионы других не покладая рук работают, летят в космос, осваивают Арктику, Антарктику, перекрывают реки, возводят города среди тайги, проникают в тайны атома и бесчисленные другие «дивные дивы творят»? Обществу небезразличны судьбы людей.

Вот мы прошли по краю пропасти, присмотрелись к явлениям преступности. Что же получается? Повторяю: ни в коей мере не претендуя на какое-то исчерпывающее освещение и тем более решение этих сложнейших проблем, я подошел к ним как писатель, которому они какой-то своей стороной открылись. И как писатель, я не мог не обратить своего главного внимания на нравственную и психологическую сторону вопроса.

Преступность — проблема, можно сказать, старая, как мир, и пути борьбы с нею теряются в глубинах времени. «Долго шло уголовное право путем крови, страданий, всяких наказаний, — писал известный русский исследователь этих вопросов профессор М. Н. Гернет. — Через ряд веков тянется этот торный и широкий путь. Он не привел к победе над преступностью. Теперь подле него вьется маленькая и узенькая тропинка социальных реформ. Она приведет наконец к желанной победе. В этом убеждает изучение причин преступности».

Это было сказано перед самой революцией, в 1916 году. Узенькая тропка социальных реформ превратилась в широкую дорогу социальных революционных преобразований, охвативших все стороны нашей жизни, перевернувших, перестроивших ее до самого основания. И вот мы снова стоим перед этим же вопросом.

Что ж, выходит, не оправдались надежды профессора Гернета на социальные преобразования? Напротив. Если взять существо проблемы, можно твердо сказать: да, оправдались. Перед нами прошел длинный ряд преступников, их высказываний, исповедей и целых трактатов и дискуссий. Что получается? Социально-экономический материальный фактор — в том смысле, в котором о нем говорил профессор Гернет, когда уделом одной части общества является «голод, холод, жрать нечего», безнадежность, — почти полностью отпадает. Об этом говорят и мои собственные наблюдения, и выводы судебных, тюремных работников, и признания самих заключенных. Исключения из этого редки и относятся главным образом к тяжелым годам войны и к категории вышедших из заключения, которые не сумели или которым не помогли найти место в жизни.

Но, вырастая и развиваясь на месте старого, эксплуататорского строя, наше общество еще не достигло тех совершенных форм и идеалов, к которым оно стремится в своем движении к коммунизму. Наше общество недостаточно богато, недостаточно накопило материальных ценностей, чтобы удовлетворить все потребности каждого из своих членов. Отсюда психологические сдвиги и нравственные конфликты, которые не каждый и не всегда может правильно разрешить. А отсюда и проявляющиеся иной раз нарушения норм жизни и человеческих отношений. Законы этой психологии уже далеко не так всеобщи и не так обязательны, как законы, которые диктовал когда-то всемогущий царь Голод. Но зато они куда более сложны и утонченны.