Тройной агент - [72]
Балави, одетый в полевую военную форму, бледный и тщедушный, говорил, то и дело поглядывая на листочки с записями.
«Эту атаку мы задумали вместе, — сказал он. — Ею мы дадим понять американцам, что веру в Бога, нашу истинную веру и благочестие, которое мы стараемся насаждать, мы не променяем ни на какие богатства мира».
Благочестие, которое мы стараемся насаждать. Со своего места на заднем сидении Балави видел лицо Аргавана в зеркале заднего обзора, его устремленные на дорогу глаза: как и все афганские водители, он инстинктивно все время сканировал обочину — нет ли свежей земли, то есть не прикопана ли недавно мина. Служа в охране, Аргаван зарабатывает деньги, чтобы кормить семью, но при этом он — слуга американцев. Двумя днями раньше Балави провозгласил, что такие люди являются изменниками и не достойны жить на белом свете. «Даже их повара и шоферы… даже те, кто работает в саду или на автомойке!»
«Убив такого, ты совершишь еще более благое дело, чем если убьешь американца, — сказал Балави в ходе одного из своих видеообращений. — Эти наемники — их цепные псы».
Впереди давно уже маячил большой аэродром; наконец Аргаван привлек к нему внимание пассажира. Хост.
Почти два часа машина ехала по местам, не охваченным сотовой связью, но, когда стало ясно, что до городских предместий рукой подать, Балави жестом попросил у водителя мобильный телефон. Тот набрал номер, который Балави дал ему на обрывке бумаги, и через несколько секунд в трубке зазвучал голос, по которому сразу чувствовалось, что арабский язык человеку родной.
— Салям алейкум, — приветствовал его Али бен Зеид. — Мир тебе.
Балави попросил простить его за задержку и вновь высказал опасение, что афганские охранники будут его щупать и разглядывать, а не исключено, что они шпионы.
— Вы ведь там примете меня как друга, правда же? — спросил он.
Бен Зеид поспешил его в этом заверить.
Машина неслась во весь опор, вздымая колесами тучи тончайшей пыли. Потом замедлила ход: они приближались к главным воротам. Автомобиль юркнул между высокими стенами в сужающийся каньон, предназначенный для того, чтобы транспортные средства выстраивались перед контрольно-пропускным пунктом в колонну по одному. На последних метрах, из-за установленных на пути барьеров с колючей лентой по верху, машинам приходится несколько раз резко сворачивать, на малом ходу выполняя крутую змейку, — это чтобы они подольше оставались под прицелом крупнокалиберного пулемета, Балави скрючился на сидении, нижний край тяжелого жилета вдавился ему в живот, но, как и обещал бен Зеид, никакого досмотра не последовало. Аргаван свернул налево к воротам, и, лишь едва сбавив скорость при выполнении зигзагов у последнего заграждения из «бастионов Hesco», машина выкатилась на открытое пространство летного поля.
Потом опять свернули влево — и покатили вдоль края взлетно-посадочной полосы, мимо грузовиков-заправщиков, песочного цвета бронемашин пехоты и странного вида зелененького вертолета на предангарной площадке, одиноко стоявшего со слегка обвисшими лопастями несущего винта, похожими на крылья присевшей отдохнуть доисторической гигантской стрекозы. Справа все тянулась и тянулась высокая стена с колючей проволокой по верху, а за ней виднелись железные крыши зданий; сами здания взгляду Балави еще не открылись.
Балави заерзал, сползая по сидению все ниже. Много дней он размышлял над тем, что в эти минуты будет чувствовать. В его предсмертных записках потом найдут его предвидение того, как джинны, то есть демоны, будут нашептывать ему сомнения, пытаясь сбить с пути.
— И что, собираешься об этот свой джихад расшибиться до смерти, позволив жене выйти замуж за другого, а детям — расти сиротами?
— Кому ты оставляешь красавицу жену? Кто позаботится о твоей немощной маме?
— У тебя такая замечательная работа. Неужто не жаль бросать?
Они поравнялись с проемом в стене, и Аргаван направил «субару» под открытый шлагбаум второго КПП, а потом, свернув налево, проехал и третий. Теперь машина была как бы во дворе форта из «бастионов Hesco», поставленных один на другой, так что стены, по верху увенчанные спиралями колючей ленты, высились на три метра. Вдоль той стены, что напротив въезда, стояли пять крытых железом новеньких зданий и несколько домиков поменьше. К предпоследнему в этом ряду зданию сбоку пристроен широкий навес. Балави бросилась в глаза большая группа людей, стоявших там нестройной шеренгой. Ворота во внутренний двор за машиной немедленно закрылись.
На середине посыпанной гравием площадки перед зданием Аргаван остановил автомобиль параллельно навесу, метрах в двадцати от него. Со своего места на заднем сидении за водителем Балави мог теперь ясно видеть людей, собравшихся его встречать. По меньшей мере человек двенадцать, среди них несколько женщин. А вот и Али бен Зеид — стоит в камуфляжной панаме рядом с крупным, ростом выше него, мужчиной в джинсах и бейсбольной кепке. Они вдвоем стоят чуть сбоку от шеренги встречающих, ближе всех к машине, так что Балави уже отсюда видно, что бен Зеид ему улыбается.
Балави продолжал тупо смотреть на собравшихся, как вдруг дверца машины отворилась, и он оказался лицом к лицу с быковатым громилой — трехдневная щетина, пронзительные голубые глаза. Одна рука в перчатке потянулась к Балави, другая сжимала автомат с опущенным книзу стволом. Балави замер. Потом боком, боком стал по сидению отползать прочь от вооруженного охранника.
С беспристрастностью компетентного исследователя и незаурядным мастерством рассказчика американский журналист Джоби Уоррик разворачивает перед нами яркое и страшное полотно — новейшую историю Ближнего Востока. Неизбежно в центре этой документальной повести оказывается парадоксальная фигура Абу Мусаба аз-Заркави, террориста, затмившего своей дурной славой Усаму бен Ладена и заложившего фундамент самой бесчеловечной организации нашего времени — Исламского государства (организация запрещена на территории РФ)
Тюрьма в Гуантанамо — самое охраняемое место на Земле. Это лагерь для лиц, обвиняемых властями США в различных тяжких преступлениях, в частности в терроризме, ведении войны на стороне противника. Тюрьма в Гуантанамо отличается от обычной тюрьмы особыми условиями содержания. Все заключенные находятся в одиночных камерах, а самих заключенных — не более 50 человек. Тюрьму охраняют 2000 военных. В прошлом тюрьма в Гуантанамо была настоящей лабораторией пыток; в ней применялись пытки музыкой, холодом, водой и лишением сна.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Брошюра написана известными кинорежиссерами, лауреатами Национальной премии ГДР супругами Торндайк и берлинским публицистом Карлом Раддацом на основе подлинных архивных материалов, по которым был поставлен прошедший с большим успехом во всем мире документальный фильм «Операция «Тевтонский меч».В брошюре, выпущенной издательством Министерства национальной обороны Германской Демократической Республики в 1959 году, разоблачается грязная карьера агента гитлеровской военной разведки, провокатора Ганса Шпейделя, впоследствии генерал-лейтенанта немецко-фашистской армии, ныне являющегося одним из руководителей западногерманского бундесвера и командующим сухопутными силами НАТО в центральной зоне Европы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Книга Стюарта Джеффриса (р. 1962) представляет собой попытку написать панорамную историю Франкфуртской школы.Институт социальных исследований во Франкфурте, основанный между двумя мировыми войнами, во многом определил не только содержание современных социальных и гуманитарных наук, но и облик нынешних западных университетов, социальных движений и политических дискурсов. Такие понятия как «отчуждение», «одномерное общество» и «критическая теория» наряду с фамилиями Беньямина, Адорно и Маркузе уже давно являются достоянием не только истории идей, но и популярной культуры.
Книга представляет собой подробное исследование того, как происходила кража величайшей военной тайны в мире, о ее участниках и мотивах, стоявших за их поступками. Читателю представлен рассказ о жизни некоторых главных действующих лиц атомного шпионажа, основанный на документальных данных, главным образом, на их личных показаниях в суде и на допросах ФБР. Помимо подробного изложения событий, приведших к суду над Розенбергами и другими, в книге содержатся любопытные детали об их детстве и юности, личных качествах, отношениях с близкими и коллегами.
10 мая 1933 года на центральных площадях немецких городов горят тысячи томов: так министерство пропаганды фашистской Германии проводит акцию «против негерманского духа». Но на их совести есть и другие преступления, связанные с книгами. В годы Второй мировой войны нацистские солдаты систематически грабили европейские музеи и библиотеки. Сотни бесценных инкунабул и редких изданий должны были составить величайшую библиотеку современности, которая превзошла бы Александрийскую. Война закончилась, но большинство украденных книг так и не было найдено. Команда героических библиотекарей, подобно знаменитым «Охотникам за сокровищами», вернувшим миру «Мону Лизу» и Гентский алтарь, исследует книжные хранилища Германии, идентифицируя украденные издания и возвращая их семьям первоначальных владельцев. Для тех, кто потерял близких в период холокоста, эти книги часто являются единственным оставшимся достоянием их родных.
В ежегодной рубрике «Нобелевская премия» — «Сказитель»: так назвал свою лекцию лауреат 2012 года китайский писатель Мо Янь (1955).Я знаю, что в душе каждого человека есть некая туманная область, где трудно сказать, что правильно и что неправильно, что есть добро и что есть зло. Как раз там и есть где развернуться таланту писателя. И если в произведении точно и живо описывается эта полная противоречий, туманная область, оно непременно выходит за рамки политики и обусловливает высокий уровень литературного мастерства.
Открывается номер комедией абсурда «Чулок в сто петель» сербского драматурга Александра Поповича (1929–1996). Герои пьесы — люди, «испорченные квартирным вопросом» и прочей социалистической спецификой. И неудивительно, что комедия, написанная в 1965 году, впервые была поставлена лишь в 1980-м. Перевод Ларисы Савельевой.
«Если и есть язык, на который стоит меня переводить, так это русский» — цитата из беседы переводчицы и автора сопроводительной заметки Оксаны Якименко с венгерским писателем и сценаристом Ласло Краснахоркаи (1954) вынесена в заголовок нынешней публикации очень кстати. В интервью автор напрямую говорит, что, кроме Кафки, главными, кто подтолкнул его на занятие литературой, были Толстой и Достоевский. И напечатанный здесь же рассказ «Рождение убийцы» подтверждает: лестное для отечественного читателя признание автора — не простая вежливость.
«Литературный гид» — «Прерафаэлиты: мозаика жанров». Речь идет о направлении в английской поэзии и живописи, образовавшемся в начале 1850-х годов и объединенном пафосом сопротивления условностям викторианской эпохи, академическим традициям и слепому подражанию классическим образцам.Вот, что пишет во вступлении к публикации поэт и переводчик Марина Бородицкая: На страницах журнала представлены лишь несколько имен — и практически все «словесные» жанры, в которых пробовали себя многоликие «братья-прерафаэлиты».