Тропою джейрана - [2]

Он снова был дома, прохладу струили старые его стены... Он снова слышал в пустынном безмолвии голоса родного кишлака, с удивлением и почти забытой радостью внимал их гортанным и резким звукам...

- Хаятолла, ты где? Куда ты запропастился?

Мальчик вздрогнул. Он различил далекий голос отца, едва долетевший до него из-за высокого глиняного дувала, но не тронулся с места, даже не откликнулся. Жадными глазами Хаятолла наблюдал за курганом, угадывая момент, когда оттуда выстрелит, сотрясая воздух и землю, длинноствольная пушка сорбозов*...

_______________

* С о р б о з - солдат афганской армии.

Однако было похоже, что сегодня ничего интересного больше не произойдет. Видимо, пыльная буря остановила и бандитов, о которых упорно поговаривали в кишлаке, и теперь сорбозы напрасно ожидали в боевой готовности прихода душманов с гор.

Свирепый "охир заман", все сметающий на своем пути афганец, только что отбушевал, пески улеглись, и замутненное пыльной бурей солнце вновь ненадолго очистилось, запылало на закате с прежним усердием и жаром. Но душные синие сумерки уже наваливались на барханы, пустыня цепенела.

Хочешь не хочешь, а надо было возвращаться в кишлак.

Кишлак тоже отходил ко сну. Хаятолла заметил, что густые пряные дымы очагов больше не тянулись кверху, а стлались рвано и низко, бормотали в загоне овцы. Густой дух отары перемешивался с идущими от жилищ разнообразными запахами пищи, нагретого за день железа и хлеба... Все умолкало.

Но пустыня не умерла: на смену дневным обитателям из нор и щелей выползали ночные. Вот алчно, взахлеб, наводя тоску и жуть, взвыл шакал за невидимыми уже, пропавшими в темноте барханами, и ему тотчас с разных сторон отозвались голодными голосами другие.

"Пора", - сказал самому себе Хаятолла и осторожно погладил резной темно-вишневый сердолик, когда-то найденный им у подножия древнего могильника.

Славили теплую ночь цикады. С цзирканьем носились над головой Хаятоллы летучие мыши, едва не задевая мальчика по лицу своими мягкими крыльями. Хаятолла всегда удивлялся их проворству и не верил в слепоту летучих мышей: иначе как они добывают себе пропитание и отыскивают дорогу к дому?

- Хаятолла! - вновь требовательно позвал отец.

- Я здесь. - Хаятолла вышел из-за арчи.

- Наконец-то! Иди в дом.

Хаятолла переступил порог, принюхался, не пахнет ли чем съестным.

- Где ты так долго болтался?

- Гонял сусликов по барханам, - не задумываясь, выпалил Хаятолла.

- Сусликов!.. Тебе уже скоро одиннадцать, а ты все еще занимаешься пустяками, как будто нет у тебя других забот! Поешь немного и ложись спать.

Неслышно вошла мать, поставила на плоский ящик из-под фугасных снарядов, когда-то подобранный отцом на дороге и теперь служивший им столом, чайник, пиалу, несколько ломтиков холодной вареной свеклы в тарелке и кусок вчерашней лепешки.

Наливая Хаятолле чаю, вздохнула:

- Может, завтра отцу удастся подороже продать на базаре ковер? Он собирается в Акчу.

- Завтра? В Акчу? - удивился Хаятолла, не переставая жевать.

- Говорят, сейчас там ковры в цене, и если не продешевить, то за наш можно получить хорошо. Дай-то бог... Не оставь его своими милостями, аллах, - подняла она глаза к потолку. - Тогда бы мы смогли рассчитаться с долгами и купить побольше рису к зиме. Далеко ли до холодов?..

- Что ты там бормочешь? - спросил отец, внезапно появляясь в доме.

Мать и сын промолчали, чтобы не навлечь на себя напрасный гнев отца, который за последнее время так изменился, что порой его даже трудно было узнать. Иногда он куда-то уезжал, бросая хозяйство и дом, а возвращался обычно сердитым и раздраженным, на людей смотрел мрачно, исподлобья и не произносил ни слова... А то к ним в дом стали наведываться по ночам какие-то люди, которые говорили шепотом и исчезали перед рассветом, когда кишлак еще спал... Чуяли мать с сыном, что к добру это не приведет, да только что им оставалось делать? Молчали...

- Чем болтать про всякую чепуху, лучше бы полила мне воды, женщина!

Мать взяла поблескивающий старой медью кувшин с узким высоким горлом и загнутым носиком, плеснула в подставленные ладони мужа.

- Мне нужна веревка. Куда она подевалась?

Мать сняла с крюка у двери туго скрученный жгут, молча подала, и отец вышел, бормоча что-то себе под нос.

"Тяжело ей, - с жалостью подумал Хаятолла о матери. - Вон сколько морщин. И седая стала совсем. Хорошо еще, другие мои братья давно выросли и разъехались кто куда, а я остался один, - все-таки ей меньше хлопот..."

- Не наелся? - Мать придвинула поближе к сыну тарелку с последним ломтиком свеклы, улыбнулась, видимо, вспомнив что-то приятное. - Знаешь, сегодня днем, когда ты пас отару, в кишлак приезжала русская докторша. Танкисты ее привезли. У дочки старейшины будто бы тиф, так, говорят, джаст сам вышел встречать шоурави*, а потом велел зарезать для них барана. Только они отказались от угощения, очень, говорят, торопились...

_______________

* Ш о у р а в и - советские.

Мать снова улыбнулась, кончиком платка вытерла глаза, поправила паранджу.

- Я как раз чистила ковер и не заметила, как шоурави остановились у нашего дома. Докторша эта подошла, спросила, где живет джаст... Ну я показала. Так знаешь, что сказала русская о нашем ковре? Что он ничуть не хуже знаменитого мервского и что нижние гели - самые красивые из всех узоров, их мог выткать только настоящий художник, мастер. Это твои гели, сынок...