Тропик Динозавра - [4]

Имея неограниченные возможности развития и разнообразную среду обитания, котилозавры постепенно преобразовывались и приспосабливались. Одни покрылись панцирем, превратившись в черепах, другие утратили конечности и стали змеями, часть вернулась в воду в виде морских пресмыкающихся, иные образовали группу, переходную к млекопитающим, из которой эти последние и возникли. Котилозавры положили начало также группе текодонтов.

Именно текодонты в конце концов дали толчок делу освоения материков, а также воздушного пространства, так как именно от них произошли и динозавры и летающие рептилии. Строением текодонты напоминали всем известных ящериц — небольшие, с продолговатым черепом, с острыми зубами, хищные. Часть из них стала передвигаться полувыпрямившись, на задних конечностях. Передние лапы с хватательными пальцами, оснащенными когтями, были очень короткими. Эта линия текодонтов дала впоследствии динозавров, которые за сто пятьдесят миллионов лет распространились по континентам и со временем, подвергаясь непрерывным изменениям, стали совсем непохожи на своих прародителей.

Одни превратились в четвероногие шагающие крепости, «танки» с мощнейшим панцирем, другие представляли собой горы мяса, передвигавшиеся на четырех опорах, третьи — «машины» для раздирания этого мяса похожими на стальные пилы челюстями.

Их окаменевшие останки обнажаются сейчас на скалистой поверхности пустыни Гоби в полосе шириной в несколько сот километров по обеим сторонам монголо-китайской границы. Много окаменелостей сконцентрировано в Нэмэгэтинской впадине, в глубине гор. Именно к пей мы совершали тысячекилометровый путь из Улан-Ватора.

Нас обгоняли машины, груженные козьими и овечьими шкурами. Свалившиеся с машин шкуры то тут, то там валялись на дороге. В Улан-Баторе говорили, что зима была суровая, снег смерзся в твердую корку, которая закрыла животным доступ к траве. Казалось, что зима не повредила только тарбаганам. Заслышав шум мотора, они бросились в паническое бегство в сторону гор, еле волоча туловище на слишком коротких ногах. Эти крупные сурки выглядели толстыми, возможно из-за пушистого меха, скрывавшего выступавшие ребра. Некоторые замирали столбиками рядом с норкой или, захваченные врасплох на пастбище, застывали неподвижно на четырех лапках, подняв торчком хвостики.

— Что бы ты сказал о шапке из тарбагана? — произнес Эдек, в котором заговорила кровь охотника. Он пытался дотянуться до двустволки, лежащей по другую сторону спинки сиденья.

— Оставь, — отговаривал я, — в это время охота запрещена. А кроме того, — припугнул я его, — их паразиты — носители чумы.

Это его сразу убедило, так что я мог не говорить об основной причине моего нежелания охотиться: пускать пули в животных, которые так жаждали жить в этом солнечном мире, среди душистой травы. Иначе — разве стали бы они разбегаться при приближении машины?

Путешественника, едущего по пустыне, ожидает открытие: после двух-трех часов езды по степи, а порой и даже целой недели, он убеждается, что она не наскучила ему. До того, как я сам понял это, мне довелось беседовать с одним монголом, путешествовавшим по Европе. Он ехал поездом из Кракова в Варшаву.

— Послушай, — обратился он ко мне, едва сдерживая зевоту, — в жизни не видел такой скуки! За окном вагона все дома, дома, деревья, опять дома… Глазу не на чем остановиться. Вот у нас в степи — совсем другое дело! Каждую минуту видишь что-нибудь новое. То лиса из-под копыт выскочит, то табун промчится вдали, то высмотришь в траве дрофу…

Тогда я не поверил ему, но потом понял, что его похвала степи была весьма скромной. Взять хотя бы небо. В этой стране без деревьев и без домов небо занимало все поле зрения. Земля — лишь плоскость, едва заметное основание этого Шатра-купола. Ее неровности казались ничтожно малыми, придавленные гигантским полотнищем, по которому проносились тучи, облака, ливни, грозы, радуги, голубые блики различных оттенков, лупа, освещенная солнцем.

Мы ехали старой караванной дорогой, соединявшей столицу с Далан-Дзадгадом, расположенным в предгорьях Гоби. Дорогу обозначали холмики из камней, называющиеся «обо». Их годами насыпали проезжавшие мимо всадники, проводники верблюжьих караванов, пастухи, перегонявшие стада, а в последнее время— шоферы.

Перевал. Широкая седловина между двумя вершинами. Мы вышли из машины. Обо выше человеческого роста можно было бы сравнить с книгой посетителей. Между камнями вложены различные дары. Рассматривая их, представляешь себе историю этого края. Я увидел на холмике мисочки из лиственницы, употребляемые ламами при жертвоприношениях, оттиснутые на кусочках глины изображения богов, лоскутки полотна с тибетскими письменами, постромки из верблюжьей шерсти, сплетенные косичкой, клубки конского волоса, бронзовый наконечник стрелы, пули и гильзы для карабинов, гайки, использованные свечи зажигания, кусочки деревенского сыра и булку заводской выпечки, банки из-под китайских консервов, конфетку. Холмик был увенчан рогами архара, горного барана, перекрученными на белом черепе, как старые ветви дерева.

Мы находились в той части света, где сменявшие друг друга культуры не накладывались слоями, скрывая все, что оказывалось внизу, а взаимно проникали одна в другую. Смешавшись таким образом, они жили тысячелетиями, вплоть до настоящего времени. Обо насыпали еще до распространения буддизма, когда шаманы учили, что все холмы, долины, горные вершины населены духами. Люди покорно следовали этому учению, принося камни, и ни буддизм, ни народная революция не могли изменить обычая.