Тропик Динозавра - [15]

Сменив коня на машину, монгол перенес на нее те же чувства, какие испытывал к скакуну. Только благодаря этому чувству водители грузовиков насквозь изучили свои машины и удерживают их на ходу, иногда, кажется, магической силой.

Хорлоо родился для этой профессии. В 1963 году он участвовал в наших разведочных поездках по стране. Его автомобиль — это куча металла, проволоки и веревочек. Когда он выскакивал из машины, она лишалась очень важной детали, и ни одна душа не могла привести ее в движение. Хорлоо, казалось, был вмонтирован в свою машину. Он вдавливался в углубление между пружинами, руки и ноги врастали в провода, рычаги, и шпандыри; и вот организм, которому вернули сердце, начинал действовать, двигался с места. Наш новый «стар» в руках Валькновского не всегда мог догнать его и пустыне. Помню, как однажды под вечер Хорлоо мчался по бескрайней степи к горизонту. Машина кренилась, как яхта, идущая под углом к волне, вздувшийся серый брезент был похож на шарообразный парус. Огромное небо пылало огнем, из далекого облака свисала порода дождя. Мы все больше отставали, скрежеща зубами. Валькновский пытался прибавить скорость, но нас сдерживали выбоины, прикрытые травой норы, в которые западали колеса, и сухие русла потоков. Для Хорлоо не было преград, все уменьшающееся пятнышко его машины пульсировало: то увеличиваясь, как бы надуваясь ветром, подобно воздушному шару, то уменьшалось, съеживаясь, как пустой гриб-дождевик.

Я много говорю о поездках по степи. Но разве можно этому удивляться? В стране кочевников, одной из наименее заселенных на земном шаре, передвижения — это естественный образ жизни. Они до сих пор занимают у монголов столько же времени в сутки, сколько у польского крестьянина работа в поле. Они не прекращаются и зимой, когда постоянно надо искать новые пастбища, но слишком засыпанные снегом. Монгольская женщина, даже если у нее нет лошади, преодолевает многие километры пешком, с корзиной на спине, забрасывая в нее вилами на длинной палке лепешки сухого навоза — аргала— главного вида топлива.

2

На второй день езды мы прибыли в Баин-Дзак у подножия гор Гурван-Сайхан. «Байн», «баян» — «обильный», «богатый», «дзак» — «саксаул», то есть «богатый саксаулом». Степь здесь резко обрывается и выступает гребнями над равниной, лежащей на пятьдесят метров ниже. Откосы красного цвета вечерами пылают огнем. На темных целиках чернеют, как термитники, гнезда хищных птиц.

Мы разбили несколько палаток, приготовили обед на воде из бочки. Ели в тени ржавого цвета, истомленные жарой. Держа полную тарелку, я чувствовал, как у меня тряслись руки, будто я все еще удерживал баранку, вырывающуюся на выбоинах.

Я смотрел на самое знаменитое в мире скелетоносное поле останков млекопитающих. Открытое в двадцатые годы американцами, оно предоставило нашим экспедициям все богатство хранившихся здесь сто миллионов лет скелетов примитивных млекопитающих мелового периода, населявших эту территорию наряду с динозаврами. Баин-Дзак для мировой палеонтологии то же, что просторы Аляски для золотоискателей.

Кремневые россыпи, разрушенные останцы, сваленные столбы, шаткие пальцы. Я подумал, что наверняка нет в мире другого уголка земли, который я знал бы так детально, как этот. Бесчисленное количество раз исходили мы его вдоль и поперек на четвереньках, разглядывая каждый камень. Пять сезонов поисков дали сорок мелких, как орехи, черепов древних млекопитающих.

В 1968 году Зофья нашла в Баин-Дзаке пластину красноватой скалы с белыми пятнышками кости. Я очищал ее под микроскопом стальной иглой, убирая зерна песка и обнажая кости черепа, тонкие, как чешуйка, их зигзагообразные швы, зубы, поблескивающие эмалью, острые, выщербленные, сточенные растительной пищей. Потом возникли пять пальцев, их скульптурно изящные суставы, коготки, стопа, подвернувшаяся в предсмертной судороге сто миллионов лет назад.

Под микроскопом застрявший в камне скелет выглядел так, словно был засыпан каменным обвалом, а я производил спасательные работы, отваливая толстым железным прутом слипшиеся камни. Крупные кварцы, откатившись в сторону, вслед за пальцами открыли плюсны, две кости голени, коленный сустав. Время от времени кто-то отстранял мою голову, чтобы заглянуть в окуляры прибора — глазок в могильный склеп древнейшего млекопитающего. Наконец — бедренная кость, таз, часть позвоночника. Под тазом две таинственные косточки.

Из сообщения Зофьи, опубликованного в журнале «Nature», следовало, что у вымерших млекопитающих — многобугорчатых — впервые открыты сумчатые кости. Из всех современных млекопитающих такие кости наблюдаются только у клоачных и сумчатых. Это открытие, так же как и некоторые другие данные, указывало на то, что сумчатые кости наверняка были характерны для всех линий примитивных млекопитающих и у части их исчезли лишь в процессе дальнейшего развития этой группы. Строение конечностей свидетельствовало о том, что млекопитающие данного периода уже утратили одну из наследственных черт, полученных от предков, рептилий: постановку конечностей в стороны от туловища. Они были направлены не горизонтально, а перпендикулярно вниз, что обеспечивало животным способность быстро передвигаться во время охоты или бегства. Строение стопы обнаруживало сходство с уменьшенной стопой современного зайца.