Тропами Яношика - [79]

— А теперь посмотрим, что тут у меня в боку, — стараясь скрыть свою тревогу, сказал Петраш.

— Ты в бок ранен? — встревожился Богуш. — А мне ни слова!

— Да что толку говорить? Я заткнул тряпочкой рану, но чувствую, что кровь идет.

Петраш начал снимать рубашку.

— Сколько километров осталось до Прашивой? — спросил он, не глядя в глаза друга.

— Да ты не думай сейчас об этом. Надо тебе перевязку сделать, отдохнуть…

Но Петраш отрицательно качнул головой. От его печального взгляда Богушу стало жутко. Первый раз он видел друга таким осунувшимся.

— Вот она куда попала, — Петраш показывал рану под ребром.

Побелевший Богуш смотрел на маленькую ранку, из которой беспрерывно сочилась кровь.

— Тут-то еще ничего. Да внутри что-то очень больно мне, — пожаловался Петраш. Заметив на щеках друга слезы, постарался его успокоить. — Да ты что? Я живучий, как кошка! Вот сделаем перевязку и пойдем. Ночью будем там.

— Надо сначала хлеба достать, — вздохнул Богуш. — Голодный ты не дойдешь теперь. — Он говорил о еде, а думал только о медицинской помощи, да о добрых людях, у которых можно было бы оставить Петраша…

— Дойду. Давай только сначала полежим немного, отдохнем.

Богуш туго завязал рану Петраша своей рубашкой. Потом дал перевязать себе руку, которую оцарапала пуля и, напившись воды, они легли на траве.

Недалеко, может быть, всего в полукилометре, носились по лесу автомашины и мотоциклы.

— Петраш! — Богуш приподнялся. — Автоколонна! Может, это уже та дивизия?..

— Идем, Богуш, идем!

— Но ведь тебе очень плохо. Я найду людей, оставлю тебя у них. Ты же знаешь, каждый крестьянин спрячет и поможет…

— Нельзя, нельзя, Богуш, — сцепив зубы от боли, ответил Петраш. — Мы должны сообщить нашим.

— Так я один доберусь!

— Нет, Богуш. Если попадешься, убьют тебя…

— Не попадусь. Я лесом пойду.

— Пойдем вместе. До конца вместе!

Лишь в полночь друзья добрались до первого перевала Горного Штурца. За ночь они надеялись прийти в отряд, но вот уже рассвет, а они еще на полпути от места перестрелки.

Петраш уже еле шел. Богуш предлагал достать коня. Но оба рассудили, что только время зря потеряют. В одной деревне им дали молока, хлеба и яиц. Петраш выпил молоко, потому что его мучила жажда, а от хлеба отказался.

— Идем, Богуш, идем! — то и дело повторял он.

Когда утро осветило почерневшее лицо, впалые, как у мертвеца, глаза и заострившийся нос друга, Богуш совсем испугался. На вторичное предложение остаться где-нибудь у надежных людей Петраш даже обиделся.

Что было делать! Приходилось идти дальше, выбирая самый короткий, путь по горам, густо поросшим лесом.

Наконец миновали последнее опасное место, железную дорогу, которая вилась по головокружительным скалистым обрывам. Когда уже пересекли путь и стали углубляться в лес, заметили человека, бегущего по шпалам. Он был во всем черном — не то железнодорожник, не то шахтер. Когда приблизился, друзья заметили у него за поясом топор, а на плечах темное шерстяное одеяло.

— Хлопцы, погодите! Хлопцы! — тяжело дыша, замахал он рукой и стал озираться по сторонам.

Петраш остановился под большой сосной, за которой поднимался в гору густой хвойный лес. Богуш остался ждать незнакомца, не доходя до дерева. Тот больше не бежал, шел размашистым шагом и отдувался так, что впалые, серые от въевшейся угольной пыли щеки работали, как кузнечные мехи. Он дружелюбно протянул руку Богушу и сказал радостно, будто сообщил свою известную всему миру фамилию:

— Мор го![5]

Богуш удивленно вскинул брови, но живо ответил:

— Мор го!

Тогда и Петраш шагнул к ним:

— Товарищ! Товарищ… — Он зашатался и, если б человек не подхватил его, упал бы навзничь.

Петраш потерял сознание.

— Как тебя звать? — спросил человек Богуша, бережно опуская раненого на траву.

Тот назвал свое имя, держась в кармане за пистолет.

— А я Климент Ржезак, кочегар, на паровозе работаю. Вот вода, дай ему напиться, а я… — не договорив, Ржезак пошарил глазами по лесу и двумя взмахами топора срубил тонкую сосенку, потом вторую. Приволок их и начал обтесывать.

— Сделаем носилки из этого вот одеяла и понесем, — говорил он, работая с быстротою умелого плотника. — Сейчас догонит меня еще один товарищ.

Богуш тревожно посмотрел в глаза кочегара и снова сунул руку в карман. Ржезак заметил это.

— Ты не бойся. Мы простые рабочие. Гардистов ненавидим так же, как и вы. Ночью узнали, что эти черномундирники охотились за мотоциклистом. Вот и пошли почти все разыскивать вас.

— Зачем? — тихо спросил Петраш, открывший глубоко запавшие глаза, обрамленные кругами.

— Лежи, лежи, товарищ, — попросил Ржезак нежно, по-отцовски. — Зачем мы пошли? Для того, чтоб помочь вам.

— Спасибо! А что у вас на станции делается?

— Да что ж! Наехали солдаты с немецкими офицерами. Эсэсовцы. — Кочегар прикрепил край одеяла к палке. — Шепчутся, что их полк движется прямо на Прашиву, против партизанов.

Петраш приподнялся на локте:

— На чем они туда отправятся?

— Кто это может знать? Наверное, на авто.

— Неужели ваши товарищи не догадаются сообщить партизанам?

— Думаю, что коммунисты это сделают.

— Товарищ! — Петраш, превозмогая бессилие, встал, сурово сдвинул брови. — Товарищ, если ты настоящий рабочий человек, если ненавидишь фашизм, ты сделаешь то, о чем я попрошу. Оставь нас. Мы дойдем сами. По крайней мере, Богуш дойдет. А ты… Немедленно отправляйся на берег Грона, в сторону Банска-Бистрицы. Там люди укажут дорогу к партизанам. Сообщи о том, что замышляют гардисты и эсэсовцы.