Тропами Яношика - [81]

— Эх, сумасшедшие! Хотят уничтожить партизан? Если уж такие, как агнец божий Кветко, потеряли терпение, то кто же теперь у нас не партизан?

— Дай посмотрю!

— Погоди, Фило. Я еще не успел навести как следует.

— Пока ты наводишь, кто-нибудь из офицеров заявится…

— Ну и что ж? Думаешь, сами они не смотрят?

— Не все. Есть и такие, что все еще верят в победу Гитлера, как слепые щенки.

— Смотри быстро, да передай Тадеушу.

Бинокль переходил из рук в руки уже по второму кругу. Каждому хотелось еще и еще прильнуть к окулярам, чтобы хоть на несколько мгновений унестись из тесного двора казармы туда, где веяло романтикой партизанской борьбы, где вольно, как ветер в Татрах, гулял дух Яношика.

К собравшимся в укромном уголке за казармой солдатам подошел еще один, только что сменившийся с поста.

— Горович тоже свой парень, — сказал сержант забеспокоившимся было товарищам.

— Ребята! — еще издали заговорщическим шепотом окликнул их Горович. — У всех солдат в казарме только и разговору, что о Прашиве, горе, на которой обосновался большой партизанский лагерь.

— Ты что ж, радио не слушал? — удивился Тадеуш, высокий угрюмый блондин. — Я так каждый день согласился бы дежурить, чтоб хоть на пять минут включить радио пана капитана и послушать Москву.

— Да я ведь не возле штаба дежурил сегодня, — начал оправдываться Горович. — Мост охранял.

Его подняли на смех.

— Охранял взорванный еще неделю назад партизанами мост!

— Ты что ж, боишься, чтоб партизаны не восстановили его?

— А ты не бойся. Партизаны знают, когда мост взорвать, а когда восстановить!

— Да! И если уж задумают восстановить, то, хоть тысячу Горовичей поставь, сделают свое, — убежденно сказал Тадеуш и смягчился: — На, читай, — он подал маленькую серую листовку.

— Товарищи!

Братья чехи, словаки; мадьяры и все граждане, населяющие Словакию!

— Да ты про себя читай, — остановил Горовича солдат, смотревший в бинокль.

— Нет, такое надо читать только вслух! — И он продолжал: — Красная Армия, а с ней и чехословацкая бригада генерала Свободы уже сражаются на восточной части нашей родины. — Горович крепко сжал кулак и потряс им перед головою. — Черт возьми! Братцы, неужели?!

— Ты скорей, а то нужно другим, — прервал его Тадеуш, лучший в батальоне стрелок. — И не так громко.

— Красная Армия идет на помощь нашему народу, стонущему под пятой кровавого Гитлера.

Словаки! В этой священной борьбе мы должны… — Содержание листовки так взволновало Горовича, что он не мог читать тихо, несмотря на уговоры товарищей. Лишь когда сержант предупредил, что зажмет ему рот, он перешел на шепот.

— Вот посмотри, — забрав прочитанную листовку, сержант дал Горовичу бинокль. — Полюбуйся, как этот праздник встретили партизаны.

— Не то что мы! — сердито буркнул Тадеуш.

— А кто вам мешал? — с досадой сказал сержант. — Листовки есть? Есть. Чего вам еще надо? Мы могли бы еще в июле уйти к партизанам…

— Так и надо было сделать, — откликнулся Ладо. — В общем, вы как хотите, а я сегодня же буду там! — Еще раз посмотрев на гору, он отправился в казарму.

— И я с тобой! — не отрываясь от бинокля, кинул ему вслед Горович.

Ему как опоздавшему позволили смотреть дольше всех. Он уже чувствовал, что надо бы вернуть бинокль сержанту. Но как оторваться от той величественной картины на вершине Прашивой, которая открывалась перед ним?

А тут как раз взошло солнце — самое что ни на есть праздничное. Первые лучи его: осветили красное знамя, трепетавшее на горе. Оно запылало, как огромный костер, развеваясь на ветру. Казалось, будто бы сам Яношик стоит на утесе-великане и размахивает этим знаменем, сзывает своих шугайков — добрых словацких молодцов…

Не только солдаты, все жители окрестных деревень смотрели теперь на Прашиву с нетерпеливой надеждой. Прашива стала священной горой, символом борьбы за свободу и счастье.

На улицу Старе Гори, самого близкого к Банска-Бистрице местечка, где была партизанская застава, вышли почти все — и малые, и старые, даже те, кто до этого лежал в постели. Конечно, были и такие, которые жались возле своих домов, с тревогой оглядывались в предчувствии того, что скоро потеряют и богатство, и власть.

Но остальные говорили громко и весело, смеялись, пели. Да так пели, что голоса разливались по ущелью вокруг местечка, как Грон в половодье. С песнями молодежь уходила в горы к партизанам.

А вот еще где-то за местечком, со стороны Банска-Бистрицы, грянула дружная песня. Было ясно, что идет не менее роты. Если б это шли каратели, на заставе, которая теперь не дремала ни днем, ни ночью, уже подняли бы тревогу. Но никакой тревоги не было. Кроме того, песня была уже знакомой «Катюшей». Значит, все в порядке. Не только ребятишки, но и взрослые полезли на крыши домов, чтобы увидеть, кто же поет так задорно.

И вот показались вооруженные солдаты тисовской армии. Вел их начальник партизанской заставы, которого в местечке уже хорошо знали, — десантник Вацлав Сенько. За ним следовал сержант с красной ленточкой, наскоро пришитой к форменной фуражке. А уж потом чеканили шаг словацкие солдаты. На лицах их светились улыбки, точно война уже кончилась и они возвращались домой к родным и близким.