Трон Люцифера - [91]

Неудивительно, что число при-нерженцев масонства, особенно и среде аристократов, сразу же иозросло. И в этом немалая заслуга Калиостро, который осно-иал в Париже, как до этого в Митаве, Петербурге и Варшаве, египетские» ложи. Доведя число степеней до 90, он при каждом очередном «посвящении» взымал денежный взнос. Но было бы неправильно видеть в этом человеке последовательного заговорщика, ибо он постоянно переходил роковую черту, отделяющую заговор от обыкно-ненного обмана. У него вечно происходили какие-то сборища, на которых занимались не столько политикой, сколько фокусами и некромантикой. Постоянно можно было слышать, что Калиостро то вызвал какого-то именитого покойника, то уничтожил трещинку или пузырек воздуха в чьем-то фамильном камне, и тому подобное. По-видимому, Калиостро даже не пытался выйти из круга сен-жерменовых чудес. Да и зачем, если никто не желал помнить о прошлом? Чтобы замаскировать источник денег, которыми его снабжали члены секты, он в конце каждого месяца запирался у себя в кабинете, где якобы изготовлял золото.

Многозначительными намеками он давал понять, что после каждого такого уединения его слуга относит ювелиру слиток, проба которого почти всегда пище пробы луидоров. Подобно Сен-Жермену, Бальзамо иногда «проговаривался» о том, что его внезапные отлучки связаны с процессом омоложения, который постоянно приходится поддерживать. С самым серьезным иидом он уверял, будто состоит и общении с семью ангелами, коим, согласно обряду «египетских» лож, поручено управление семью планетами, и приписывал себе власть временно материализовать духов через посредство молодых девушек, которых называл голубицами или питомицами.

В числе его ярых Ъриверженцев можно было найти представителей всех сословий: дворян, прелатов, ученых, военных, ремесленников и т. д. Даже такая высокая особа, как герцог Люксембургский, не смог устоять перед его чарами. Все они называли учителя не иначе как «обожаемый отец» и с готовностью повиновались ему. Бюсты с надписью «божественный Калиостро», изваянные из мрамора и отлитые из бронзы, украшали аристократические дворцы. Люди носили его портреты на медальонах, часах, веерах.

Но звезда Калиостро стремительно закатилась, когда он оказался замешанным в скандальную аферу с бриллиантовым ожерельем. Оказавшись в тюрьме, Бальзамо по примеру других заключенных по этому делу — Рогана и авантюристки Ла Мотт, выпустил оправдательную брошюру. В ней, в частности, говорилось: «…я провел свое детство в Медине, под именем Ахарата, во дворце муфтия Салагима. Моего наставника звали Алтотасом. Это был замечательный человек, почти полубог, обстоятельства рождения которого остались тайной для него самого… Я много путешествовал и удостоился дружбы со стороны самых высоких особ. Чтобы не быть голословным, перечислю некоторых из них: в Испании — герцог Альба и сын его герцог Вескард, граф Прелата, герцог Медина-Сели; в Португалии — граф де Сан-Вицен-ти; в Голландии — герцог Браун-швейгекий; в Петербурге — князь Потемкин, Нарышкин, генерал от артиллерии Мелисино; в Польше — графиня Концесская, принцесса Нассауская; в Риме — кавалер Аквино, на Мальте — гроссмейстер ордена. В разных городах Европы есть банкиры, которым поручено снабжать меня средствами как для жизни, так и для щедрой благотворительности. Достаточно вам обратиться к таким известным финансистам, как г. Саразен в Базеле, Санкостар в Лионе, Ан-зельмо ла Круц в Лиссабоне, и они с готовностью подтвердят мои слова.

Я не имею никакого касательства к делу об ожерелье. Все выдвинутые против меня обвинения — бездоказательная клевета. Они могут быть легко опровергнуты, что я и сделаю ниже. Сами же обстоятельства этого дела меня не интересуют, и я не считаю возможным для себя их обсуждать…

…Я написал то, что достаточно для закона, и то, что достаточно для всякого другого чувства, кроме праздного любопытства. Разве вы будете добиваться узнать точнее имя, мотивы, средства незнакомца? Какое вам дело до этого, французы? Мое отечество для вас — это первое место вашего королевства, где я подчинился вашим законам; мое имя есть то, которое я прославил среди вас; мой мотив — бог; мои средства — это мой секрет». Эта брошюра, или, как ее называли, «памфлет», где, вопреки грубым хитросплетениям и реминисценциям из арабских сказок, рыцарских романов, розенкрейцерских и мальтийских легенд (Аравия!), явственно ощущалось попранное достоинство, также умножила число масонов, видевших в Калиостро своего учителя.

Такова была эпоха, когда жажда чуда и предчувствие исторических катаклизмов выливались в восторженную истерию: властителем дум был врачеватель Месмер, объединивший людей через открытый им «животный магнетизм».

Все громче стали раздаваться голоса, требовавшие немедленного освобождения «божественного Калиостро». И он был оправдан вместе с Роганом, хотя это и бросало тень на честь королевы Франции.

О глубоком кризисе, охватившем высшее общество в то время, можно судить по легенде, известной как «предсказание Казота».

В самый канун революции видный иллюминат-мартинист и писатель Жак Казот был приглашен на обед, который давал один известный ученый. Трапеза протекала чрезвычайно весело. Говорили об успехах человечес-ского ума и о грядущих событиях, в которых присутствующие заранее приветствовали «освобожденный разум». Один только Казот казался грустным и хранил глубокое молчание. Когда его спросили о причине столь странного поведения, он ответил, что провидит в будущем страшные вещи. В ответ на это Кондорсе стал с присущим ему остроумием вышучивать Казота, всячески вызывая его на откровенность. В конце концов Казот, грустно улыбнувшись, сказал: «Вы, господин Кондорсе, отравитесь, чтобы избегнуть смерти от руки палача». Грянул дружный смех. Тогда Казот поднялся и, отодвинув бокал с вином, обвел присутствующих взглядом. «Вас, мой бедный Шамфор, — тихо сказал он, заставят перерезать себе жилы. Вы же, Бальи, Мальзерб и Рушер, умрете на эшафоте, посреди заполненной народом площади» Он хотел продолжить свое мрачное пророчество, однако герцогиня Граммон, смеясь, перебила его: «Но женщины, по крайней мере, будут пощажены?» «Женщины?» — переспросил Казот. — Вы, сударыня, и много других дам вместе с вами, вы будете отвезены на телеге на ту же площадь со связанными назад руками». Сказав это, Казот изменился в лице, его голубые глаза, казалось, вот-вот наполнятся слезами. И этот шестидесятивосьмилетний человек с убеленной сединой головой патриарха был так величествен в своей безысходной печали, что смех гостей внезапно умолк. Только госпожа Граммон сохраняла еще шутливое настроение. «Вы сейчас увидите, — воскликнула она, — что он даже не позволит мне исповедаться перед казнью». — «Нет, сударыня, — покачал головой Казот, — последний казнимый, которому сделают такое снисхождение, будет… — Он запнулся на мгновение: — Это будет… король Франции…» Наволнованные гости стали подниматься из-за стола. Казот молча поклонился хозяину, извинился и собрался уходить. Но герцогиня Граммон преградила ему дорогу. Принужденно улыбаясь и досадуя на себя за то, что вызвана своими вопросами столь мрачные пророчества, она, как бы призывая Казота закончить все шуткой, спросила: «А вы, господин пророк, какая участь ожидает нас самих?» Он ничего не ответил ей, но и не трогался с места, уставясь глазами в пол. Потом идруг поднял голову и равнодушно, ни к кому не обращаясь, сказал: «Во время осады священного города один человек семь дней подряд ходил вокруг его стен, взывая к согражданам: Горе вам! Горе!» На седьмой день он вскрикнул: «Горе мне!» И тот же миг огромный камень, пущенный неприятельскими осадными машинами, попал в него и убил наповал». Казот вновь поклонился и вышел. Эту занимательную историю вот уже без малого 200 лет на все лады перепевают оккультные авторы разных стран. Удостоилась она попасть и в энциклопедию всяческих тайн и чудес, которую составил священник Григорий Дьяченн© (Из области таинственного, простая речь о бытии и свойствах души человеческой, как богоподобной сущности. М., 1900).