Троица - [27]

Узнал от стрельца Нехорошка, что начальники наши хотели гонцов послать к царю и князю Михаилу с молением, чтобы выручили нас, хоть немного бы помогли. Но посланные гонцы или в руки врагов божьих попадали, или возвращались в монастырь, не сумев пройти литовских застав. Очень крепкая нынче у поганых стража.

А Москва-то, говорят, в осаде хуже нашего изнемогает: вся еда там кончилась, и настал голод. А рожь там стоит до двух рублей, а воз сена 4 рубля, а корова 20 рублей. Это ж москвитянам лучше сразу помереть, не длить мучений своих.

Сентября 29-го дня

Пономарь Иринарх, божий человек, с утра опять возвестил, что явился ему преподобный отец наш Сергий чудотворец. Вот что сказал на этот раз святой:

— Передай осадным людям, пусть не ропщут, что нельзя послать вестей царю. Я послал от себя вестников в Москву, трех учеников своих, Михея, Варфоломея и Наума, святых старцев. Они проехали через заставы богоборцев, и те их видели: спросите, они подтвердят.

Многие же из нас, слышавших Иринархов рассказ, качали головами и сомневались, правда ли это. А один старец из самых простых стал Иринарха пытать, на каких-де конях поехали те небесные посланники: на наших монастырских или на небесных же?

Иринарх поначалу осерчал и отвечать не хотел; потом, несколькими словами обменявшись с архимандритом и воеводами, сказал так:

— На трех слепых меринах поехали они, на тех, что конюший из-за оскудения кормов выгнал из монастыря за надолбы.

Тогда многие пошли искать этих меринов; пошел и я. Облазили все, но нигде не нашли их: стало быть, это не выдумки, но взаправду совершилось чудо господне.

А чтобы все окончательно в том уверились, воеводы послали отрядик на вылазку поймать языка, и привели в город одного поляка. Он же под пыткой поведал, что подлинно видели трех благолепных старцев, проскакавших через заставы. А богоборцы за ними погнались, но лишь коней своих заморили. Под старцами же кони были худы, но словно крылаты.

По сему случаю пели мы нынче большой молебен во славу преподобному Сергию. Потому что его попечениями мы доселе простояли и впредь спасены будем, если и не все, то кто доживет. Или, вернее сказать, те, кто праведную жизнь ведет: те спасутся. Потому что Сергий сказал еще, что не так ему мерзостны явные богоборцы и безбожники, как иноки, не хранящие своего обета, и все, кто в монастыре живет нечестно и не по правде.

А я-то честно ли живу? Непокорствую, часто ропщу в сердце своем, в словах начальников тайные умыслы ищу, над Иринархом пономарем посмеиваюсь. Образумиться бы мне. Пора уже.

Октября 9-го дня

Наконец-то добрая весть: князь Михайло Васильевич со шведскими немцами побили изменничьи полчища и заняли слободу Александровскую. Теперь им до нас прямой путь открыт. А поведал о том гонец от князя Михайла, в тот же день посланный из Александровской слободы. Уж не знаю, как пробрался он через заставы. Воин молодой, статный, новгородец, Пантелеем звать.

Октября 19-го дня

Глубокою ночью внезапно дверь в мою кельицу отворилась, и вошли три воина в полном снаряжении в кольчугах, а лица румяны и бороды расчесаны.

В келье-то я, по причине людского оскудения, живу теперь один: из бывших соседей кто погиб, кто в лучшие опустевшие покои перебрался.

Я же, спросонок разум имея непрояснившийся, подумал, что был приступ и город взят, и вот пришли враги божьи меня в плен брать. Но я давно еще сам себе поклялся в плен не идти, а лучше голову сложить. Потому что едва ли удастся скрыть от супротивных настоящий мой род, и тогда уж добра не жди.

И я, не мешкая, схватил свою пищаль, что под полатями заряженная во всякую ночь лежала, на первого вошедшего мужа наставил и дернул крючок. Но на счастье мое милостью Божией случилась осечка.

А военный муж, премного осерчав и напугавшись, пищаль из рук у меня вырвал и, больно по щеке ударив, стал оскорблять меня и мать мою поносными словами.

— Ты в кого, собачий сын, стреляешь? Не вы ли слезно молили князя Михаила прислать вам подмогу? Верно Давид говорил, они и впрямь тут все умом повредились, засидевшись в осаде, да от харчей монастырских.

Тут сказал другой воин:

— Правда твоя, Петрушка, не стал бы никто с цела ума такому дитяти безголовому пищаль подавать. Выкинь-ка ты его вон, да пора на ночлег устраиваться.

— Грех, — говорю я им. — Берете на душу, господа. Христос велит сирот миловать. Если надо потесниться — потеснюсь, а из дому меня не прогоняйте.

Тогда Петрушка меня спросил, верно ли, что я сирота. Я же ответил с уверткой и надвое:

— Быть бы мне сиротой, когда бы не стал мне добрым отцом праведный наш пастырь архимандрит Иоасаф. А настоящий отец мой наверное помер, хотя кое-кто и говорит, будто послан он в некий дальний сибирский городок воеводой. А в прежние-то времена был он в большой чести, может, и царским окольничьим служил.

Тогда другой воин, Илейка, сказал, посмеиваясь:

— Ну, раз так, не погоним тебя отсюда, государь боярин, будешь с нами жить да болтовней своей нас потешать.

Тут стали мы вести всякие беседы, и мужи эти мне поведали, что пришли они в монастырь этой ночью во втором часу из Александровской слободы от князя Михаила Скопина. С ними 600 человек ратных и еще 300 прислужников, а воеводой у них Давид Жеребцов.