Шаг вниз… вперед… еще шаг — и тьма окружила его. Обняла, сдавила душными пальцами горло. Как стучит кровь в висках! Ноги, руки — словно уже не его, онемели, не слушаются, рвутся бежать назад. Ему никогда еще не было так страшно.
Медленно, медленно Отец вытянул ногу, ощупывая камень впереди — не шелохнулся бы… Через минуту он уже стоял на этом скользком камне, согнувшись и опираясь правой рукой и ногой о стену пещеры. Он напряженно вглядывался во влажную тьму впереди. Серенький свет, идущий из узкого входа за спиной, был так слаб, что Отец едва мог разглядеть собственные руки. Если он сделает еще шаг, глаза ему будут уже не в помощь. Но он знал здесь каждый камень и выступ стены — и он, и его предки пробирались в эту пещеру много раз, ибо здесь они находили свою жизнь. Так было всегда. Он знал, что и сейчас пришел не зря — его ноздри раздувались, чуя густой запах пищи, а в животе мучительно и жадно ворочался голод. Она лежала здесь уже четыре дня, эта лошадь, и мясо было почти готово. Но до него еще шаг, шаг… много шагов, и еще больше обратно, когда он помчится по камням с едой на спине — к выходу, вниз к реке, берегом к дому, а там… Он проглотил слюну и почти перестал дышать, вслушиваясь так, что уши чуть шевельнулись у него на затылке.
Здесь и раньше-то было страшно. Весь воздух был пронизан смертью; духи мертвых вечно плясали под потолком, кружились, сплетясь бесплотными пальцами, хвостами и шеями, облепляли стены и стекали по скользким уступам пола, так что руки холодели и волосы дыбом вставали у всякого, кто входил сюда. А если затаить дыхание и стоять без движения долго-долго — можно было не только кожей почувствовать их присутствие, но и услышать, как они скулят и стонут в темных щелях. Слишком много смерти видела эта пещера, были тут и духи людей, а Дарующий Жизнь никогда не выбрасывал из пещеры кости. Поэтому здесь было страшно всегда. Но так, как сегодня, никогда не было, такого Отец не помнил. Никто еще не осмеливался войти в пещеру, пока хозяин дома.
Да, он был там, во мраке, в самой глубине, и Отец, скрючившийся на скользком камне, слышал свистящее дыхание Дарующего Жизнь, чувствовал его запах, слышал удары его сердца. Отец обернулся. Серое пятно входа, затененного густым кустарником, казалось во тьме ярким как солнце, и на фоне этого слепящего пятна промелькнули одна за другой три неслышные тени — нырнули сюда, вниз, в пещеру. Отец оскалился. Он был рад, что сыновья не оставили его один на один со зверем. Страх перед Отцом и голод все-таки были сильнее того, что ждало их в глубине пещеры. Пока сильнее.
Отец стоял неподвижно, поджидая братьев. Глаза его перестали вглядываться в кромешную темень — все равно ничего не увидишь, и обратились внутрь — Отец начал думать.
Он видел свои мысли. Они мелькали у него перед глазами, эти мысли-картины, сны наяву.
Вот он стоит в пасти огромного как гора каменного зверя. Он должен пробраться вниз, к самому сердцу, которое охраняют духи мертвых. Они поднимаются навстречу Отцу из глубины. Он оборачивается — кривые зубы вот-вот сомкнутся за его спиной. Он бросается вон из ужасной пасти. Вся Семья — трое братьев и четверо матерей — встречают его у реки. Он подходит к ним, протягивая ветку с тремя листьями. Старшая мать со злостью отрывает средний лист. Подбегают братья и срывают два оставшихся. Ветка сломана, и он один. Семья ушла.
Отец не мог отступиться, хотя слышал, как неровно дышит Дарующий Жизнь, как часто бьется его сердце. Сон его не крепок, он проснется, едва лишь Отец дотронется до его добычи. Но вернуться с пустыми руками означало для Отца смерть — такую же верную, как в когтях Дарующего. Женщины отвернутся от него, и тогда сыновья припомнят ему все. Отец был стар; он уже начал слабеть и терять чутье, и поэтому не имел права ни на ошибку, ни на трусость. И когда он почувствовал легкое прикосновение руки к своей спине — это один из братьев дал ему знать: мы здесь — он схватил эту руку, потянул немного на себя (идите за мной!) и бесшумно спрыгнул во тьму.
* * *
Отец был храбр. Но и он ни за что не отважился бы на такой безумный поступок, если бы не голод. Как радовались все, когда четыре дня назад Дарующий Жизнь поволок к себе в логово убитую лошадь! Они умели терпеливо ждать — на то они и люди. Но время шло, а Дарующий не выходил из пещеры. Давно уже пора было ему, громадному черному медведю, спуститься к водопою, и тогда бы уж точно он, вернувшись, не нашел бы своих объедков. Но, должно быть, небесная вода, которой так много пролилось за эти дни, нашла дорогу в пещеру Ужаса, и зверь пил из какой-нибудь лужи там у себя и не торопился наружу. Отъедался, отсыпался возле добычи. Пока все не сожрет, не выйдет.
Жуков и кузнечиков, похоже, смыло дождями. Червей, и тех накопать больше двух горстей за день не удавалось. Отец смотрел на матерей, как они сидят на пятках и вяло жуют сухие зерна осенних трав и жесткие корни; и он видел в их глазах не только голод. Они глядели на него с ожиданием, а потом и с возрастающей злобой. Он должен был кормить их! И в глазах братьев начал появляться злорадный блеск. Они знали: стоит Отцу оказаться бессильным хоть в чем-то, и один из них дождется своего часа.
