Трое в подводной лодке, не считая собаки - [58]

Его терзали смутные сомнения. Пломба, которая по всем признакам должна была вывалиться ещё полгода назад, исчезла. При внимательном изучении всех остальных зубов, оказалось, что дефектов никаких нет. Явных, по крайней мере. Да стал он замечать за собой какую-то неестественную лосиную выносливость. Пятнадцать вёрст по лесу, с рюкзаком, бегом — и хоть бы хны. Это явно произошло не от Матрёниных штей, и не от экологически безупречной среды. На всякий случай Костя перекрестился, со словами «Спаси и сохрани», но прекрасно понимал, что это пустое. Если за них взялось что-то, пусть хоть святые угодники, пусть хоть тот самый чурбан-идолище, то тут хоть бей поклоны, хоть приноси в жертву белых петухов. Всё будет бестолку, потому что неизвестен механизм того, как это всё действует.

Можно было бы подумать, что это была какая-то разовая акция с бонусами, как Сашка говорил, а можно считать это непрерывным воздействием. Впрочем, как не считай, легче от этого не становится. Нет, легче-то как раз и становится, только эта лёгкость ниразу не радовала.

— Интересно, — подумал он, — а у Сашки со Славкой как? Случилось что-нибудь или нет? Что-нибудь этакое?

Костя был в глубине души мистиком-материалистом, хотя никогда бы и никому в этом не признался, и считал, что ничего из ничего не происходит. Само, по крайней мере. Он верил в приметы так же, как в растущие цены на бензин, и никогда не оставлял без внимания знаки, которые щедро разбрасывает по жизни судьба. Точно так же, как надписи на заборах, сообщающие всем, что за забором лежат дрова, а отнюдь не то, что написано. «Куда, куда мы двигаемся, — думал он, — верный ли вообще мы выбрали путь? Кто придумал заниматься капитализмом, вместо того, чтобы отправиться к Меншикову, пообещать тому небо в алмазах и получить свой профит?»

И вообще, стал он думать дальше, а откуда вообще в голове мысля взялась про Генеральную Линию? Чья вообще это идея? Может быть, она этак ненавязчиво нам внедрена теми силами, что тут нами вертят? Привычка докапываться до самой сути вещей была его второй натурой. А что, если взять и взбрыкнуть? Взять, к примеру, стволы, отправиться в Питер и там все замочить? Всех, без исключения? Меншикова, Петра, Елизавету, Остермана, всю свору Долгоруких и прочих Голицыных.

Видение в голове у Кости сложилось настолько яркое, что он почувствовал запах сгоревшего пороха, крики умирающих людей, кишки на стенах, мозги на потолках, а ноги по щиколотку в крови. И он, такой непринуждённо-весёлый, шагает по анфиладам дворца и палит из всех стволов направо и налево. Как в кине про этого… как его, киллера, короче. Потом дворец окружают солдаты гвардейских полков, а он с крыши улетает на дельтаплане.

— Все горшки мне испоганили! — бурчала во дворе Матрёна.

Костя вздрогнул и проснулся. Чёрт, задремал. В голове крутилась остаточная мысль: «Взяли моду баб на трон сажать!». Во рту ощущался какой-то мерзкий металлический привкус. Костя сплюнул тягучую слюну и ответил:

— Отмоешь, невелика барыня. Как сыр жрать, так вы горазды, а как на плесень смотреть, так вы брезгливые, что прям страсть. Мой давай, да не забудь закваску на новую партию поставить. Жрать вы все горазды, — ещё раз повторил Костя, — за уши не оттащишь. А как готовить, так сразу испоганили. Как готовить, так вы брезгливые. Совсем обленились.

Костин вклад в приведение бахтинцев в стойло цивилизации произошёл совершенно случайно. Он однажды увидел, как Матрёна тащила бадью с простоквашей.

— Куда простоквашу понесла? — спросил Костя.

— Так тялёнку же! Да поросю немного.

— Сдурела баба. А ну-кася стой.

Количество молока на душу населения вырабатывалось столько, что бахтинцы по осени и не знали, куда его девать. Били масло, готовили творог, жрали и пили в три горла, но всё равно оказывались излишки. Не было технологии длительного хранения. А Костю пробило на воспоминания. И он решил рискнуть здоровьем, воспроизвести то, что делал его прадед. То есть, Костя знал технологию от своего деда, который рассказывал Косте, как прадед делал дома сыр. Фамильный рецепт чуть не оказался утерянным, ибо самому деду никто и никогда не позволил бы воспроизвести это в городской квартире. По словам деда, сам процесс у всех, без исключения, вызывал чувство омерзения, но зато все, без исключения, за обе щёки наминали конечный продукт. Если не знали, конечно, технологии приготовления, оттого это и была тайна.

Всю собранную по дворам за вечер простоквашу Костя разлил в конфискованные глиняные горшки и поставил в печь. Все, сколько влезло. С утра потребовал от Матрёны полотна два аршина и просовню (корзину). Простокваша за ночь створожилась, а Костя отметил про себя, что в следующий раз надо будет насушить заячьих желудков. Исключительно для ускорения процесса. Через старое, застиранное полотно, уложенное в корзину, откинул творог и вывесил полотняный кулёк стекать. Ближе к вечеру перетащил его в избу и оставил в покое на две недели.

Через две недели, когда куль с творогом покрылся ровным, шелковистым на вид, слоем зелёной плесени, да стал характерно попахивать, развёл во дворе костёр. В котелке растопил масла, и, когда оно достаточно нагрелось, высыпал в него весь заплесневелый творог. Грел, помешивая до тех пор, пока творог весь не растопился. Зелёную пену ложкой аккуратно собрал с поверхности и выкинул. В получившийся сыр начал потихоньку добавлять муки и хорошо присолил. Всю смесь беспрерывно и быстро мешал чистой палкой до тех пор, пока она не стала тягучей. Затем горячую массу вытянул в верёвку, и её накрутил на смоченную холодной водой палку. Получившейся верёвке дал остыть, равномерно, петлями, развесил её на палке и пошёл коптить. Через пару часов продегустировал продукт и остался весьма доволен. Солоноватый копчёный сыр получился лёгкого пряного вкуса, с нотками ореха и миндаля.