Трое в подводной лодке, не считая собаки - [57]

Судя по всему, Троекуриха, вернувшись с богомолья, начала вайдосить с такой страшной силой, что перекричала всех вместе взятых купцов Мурома, Гороховца, Владимира и даже Нижнего Новгорода, включая предместья. Кому-то где-то крепко накрутили хвоста, к Троекуровке была отправлена команда поимщиков.

Никто толком не мог сказать, кто это был. Герой нашего времени, освободивший заложников и спаливший поместье, или же это редкостной жестокости тать, сжёгший заживо всю дворню вместе с домом. Одни говорили, что это был великан саженного роста, другие говорили, что это плюгавенький мужичок, не более ребёнка. Ему приписывали совершенно чудесные свойства, более подходящие былинному богатырю, тихо осуждая всю деятельность Троекуровской камарильи. Про дворню, опять же разное говорили, что и вовсе она не сгорела, а ударилась в бега. Хватали всех подряд, невзирая на возраст. «Разнарядку, что ли спустили?» — думал Костя, и не сильно ошибался. Невыполнимость отдельных приказов у нас всегда компенсировали служебным рвением.

В Вязниках же, в один из трактиров через пару дней ввалились десяток нищебродов, записных пьяниц и кабацких ярыжек, кои потребовали обслуживания по самому высшему разряду. Эта голь кабацкая вела себя нарочито вызывающе, и сразу у кабатчика вызвала законное подозрение и предчувствие неприятностей. Неприятности сидели в углу и глумливо усмехались. Отверженные голосили всё громче и начали напирать. Замелькали ножики и лавки. Отдыхающие в тиши купеческие приказчики включились в это разнузданное веселье. А в это время в конюшне на стропилах висел привязанный за руки кабатчик и давал показания. Допрашивал Рыло, слушал Ухо. А Костя и Нос шерстили закрома. В закромах нашлось четыреста пятьдесят рублей, кои и пополнили кассу концессионеров.

Полфунта в это же самое время, ошалев от своей полнейшей безнаказанности, взалкал славы, и, в качестве начала триумфального шествия по миру, во главе пышной процессии въехал в Вязники с востока. С юга в Вязники заходила рота солдат, посланная ловить Клетчатого. После непродолжительной стычки Вязники остались за Полфунтом. Солдаты откатились назад, утёрли кровавую юшку и послали гонцов в Муром, Гороховец, Владимир и Нижний. Возбуждённые полковники и воеводы кинули к Вязникам резервы.

Мирные крестьяне, хлебопашцы и прочая соль земли подтягивали свои разрозненные шайки из окрестностей Коврова, Нижнего и Арзамаса. Были даже делегаты из Пензы, некоторые с пушками. Поимка бутозёра Клетчатого превращалась в войсковую операцию регионального масштаба.

Костя с компанией только чудом в разгар этого карнавала вырвались из Вязников, буквально огородами и в сумерках. Они не знали истинных масштабов происшедшего, но встречаться с поклонниками как той, так и другой стороны не спешили. Отобрали на берегу Клязьмы у какого-то припозднившегося рыбака шаланду, переправились на другую сторону реки и затаились. Наутро лесами ушли на базу. В регионе становилось неспокойно, никаких условий для честного бизнеса. На вопрос же своих партнёров, когда будем делить добычу, Костя ответил:

— Это не добыча. Это долги. Добычи мы ещё не добыли. Но нам с тех долгов кой-что перепадёт. Немного, только на жизнь.

Тем не менее, Костя дрессировать своих подопечных не собирался прекращать. И они перестали роптать. Любой, самый плохой порядок лучше самого распрекрасного беспорядка. Шесть дней в неделю, воскресенье — самоподготовка. Кроме разбойников у него были и другие дела.

Пока он после забега обтирался холодной водой, Матрёна причитала:

— Ты штей сёдни похлебай, пока горячие. А то лядащщай-то, страсть одна. И что девки по такому сохнут, ума не приложу!

— Это кто это сохнет? — встрепенулся Костя.

— Дед Пихто, — не стала развивать тему тётка, — штей-то наливать, али как?

— Щи пустые, небось? Остохренела мне ваша репа. Хоть бы картошки посадили штоль.

— Господь с тобой! Анчихристово семя в землю сажать! Где ж это видано? Оть, бают, ту картошку разрезають, а во внутрях младенческа кровь

— Тьфу, дура. Так блинов что ли испекла бы.

— Так не с чего печь-то! Осталось горстка вот мучицы ржаной, да горстка гречишной.

— Так смешай, да испеки! Поскреби по сусекам!

— Это не блины будут, а так… Ни богу свечка, ни чёрту кочерга. Так наливать-та?

От простой глиняной миски несло прогорклым жиром, хлеб был вообще не такой, как надо. Он отодвинул недоеденные шти и вышел во двор. Хотелось шашлычка под бутылочку Телиани, да с зеленью, да с лавашем. На крайний случай сошёл бы супчик куриный, да с поторошками. Всё прибедняются, скряги, а сами хлеб с маслом жрут. Впрочем, лес валить да коренья корчевать — работа тяжёлая, а мужики ожирением отнюдь не страдают. Но экономят так, что Костя, будучи в деревне, постоянно испытывал лёгкое чувство голода.

Он присел на завалинку, подставляя лицо холодному осеннему солнцу. От скуки и для разминки мозга начал высчитывать коэффициент сексабельности деревни Бахтино. Тема на текущий момент была наболевшая. Повертев в голове проблему туда-сюда, с прискорбием он вынужден был констатировать, что коэффициент неотличимо похож на ноль. Прав был Михаил Юрьевич Лермонтов, прав. Не брать же во внимание Матрёнину внучку и её подружек, девок лет по четырнадцати, которые смотрели на Костю преданными глазами. Хоть у них и присутствовали все необходимые для половозрелых девиц атрибуты, хотя Матрёна твёрдо намеревалась к Рождеству выдать внучку замуж, но нет. Нет, это вообще какая-то педофилия получается, подумал он, нет. Ка равно десяти в минус двадцать седьмой степени, тут без базара. Костя хотел по привычке цыкнуть зубом, но не цыкнулось.