Трое в одном морге, не считая собаки - [24]

Самым сложным оказалось изолироваться от тещи и Левика. От вечернего променада Ленка отказалась, сославшись на указания гражданской обороны.

Пришлось ждать ночи и надеяться, что обойдется без особых истерик.

Легли. Ленка отвернулась, и я обратился к затылку:

— Давно хотел спросить… Зачем ты это сделала?

Затылок молчал.

— Прости, если можешь, — наконец выдавила она.

Теперь помолчал я. Затем сформулировал:

— Ладно… Рассказывай.

— Стыдно…Ты и так все знаешь…

Пришлось снова взять паузу и лишь потом уклончиво согласиться:

— Знаю. Но не все.

Ленка резко повернулась:

— Я понимаю, что обманула тебя… Что оказалась совсем другим человеком… Мне так страшно думать что ты обо мне теперь думаешь… — голос ее начал дрожать, то есть она говорила относительно искренне. Скорее всего искренне. Надо было ловить момент. Но при этом не спугнуть. Как-то индифферентно, но выверенно.

— Жить вообще страшно, — честно поддержал я. — Особенно теперь, после всего этого… Знаешь, — задушевно сообщил я главный следовательский секрет, — это очень трудно — держать все в себе… И зачем, если все и так ясно? Сейчас вообще самый трудный период, когда все так остро… Сейчас нам нужно быть всем вместе — только так я смогу помочь тебе, мы сможем помочь друг другу… — тут я исчерпался и заткнулся, потому что горло как-то физически отказалось все это продолжать. Никогда я еще так отчетливо не чувствовал себя скотиной. В борьбе за правое дело.

— Боренька! — она захлюпала на моей груди. — Боренька! Мне так страшно… С тех пор, как я поняла, что могу остаться одна… с ребенком… в чужой стране… У меня ведь ни языка, ни работы… У меня ведь ближе тебя… а эта война… и вообще… я одна не могу так быть… больше не могу… ты меня совсем уже никогда не сможешь любить?

И я, впервые за последнее время, почувствовал, что, в общем-то, смогу. И поразился своей беспринципности. Во время следствия! С подозреваемой! Нет, я хотел бы сначала поставить все точки…

— А когда ты начала за мной следить?

Ленка зарыдала:

— Я больше никогда не буду! Клянусь Левиком!

Мне ли ее судить? Сам же и довел.

— Ладно, — ровно сказал я. — Ты задумала это еще до того, как взяла яд у мамы?

— Нет, конечно… Ничего я не задумывала… Сама не знаю, как это получилось. Черт дернул!

— Дальше.

— Ну, ты вышел, а я за тобой. Все боялась, что ты оглянешься. Но ты, не оглядываясь, пошел в этот дом…

— В который?

— Соколов, 17. Я этот адрес на всю жизнь запомню.

Это был адрес Мариши. Но ведь сначала она убила Анат. Почему преступники предпочитают колоться в обратной последовательности?

— Яд был с тобой?

— Нет, при чем тут яд?

— Что, совсем ни при чем?

— Его же изъяли при обыске. И слава Богу… Знаешь, когда ты заметил, что я за тобой ну… веду наблюдение, и когда ты так с этим Вувосом подошел… я пожалела, что нечем отравиться…

В этом была вся Ленка — честь и совесть городского клуба самодеятельной песни — следить за мужем это подло, а убить любовницу — романтично. Может, за это я ее и любил… Может, я и сам такой. Может, все мы такие… Жертвы внутренней борьбы с коммунистической нравственностью. Очевидно было пока одно — чистосердечное раскаяние и мокрая подушка не относились к «мокрому» делу никак.

Тут Ленка явилась с повинной ко мне под одеяло, но пристрастному допросу в супружеском ложе помешала сирена.

Софья Моисеевна, стукаясь пятачком противогаза о каменный пол, тревожно всматривалась в подкроватную тьму и на некоторое время успокаивалась, углядев желтые огоньки глаз Индикатора.

— Софья Моисеевна, — дружелюбно спросил я, — вы не боитесь, что у вас будет аллергия на кота?

— Нет, Боря, — грустно ответила она, — у меня теперь на всю оставшуюся жизнь аллергия на собак.

«Надо же, совсем как у Мариши», — вяло подумал я. Не осознавалось, что жизнь еще так недавно была так прекрасна. Розовое довоенное время, когда Мариша могла положить голову мне на грудь, а я мог пошутить: «Осторожно, у меня с Афгана — прогрессирующий гипертрихоз»; «А ты уверен, что это не заразно?»; «К моей шерсти у некоторых бывает аллергия»; «Аллергия у меня только на собак. И сильная. Так что если ты кобель, лучше признайся сразу…» И тут-то я обо что-то споткнулся. И прокрутил этот диалог еще раз. И еще. Но обо что спотыкаюсь — не понял. А тут вспомнился мой дурацкий сон там она тоже говорила о своей аллергии… Ну и что? И все-таки интуиция дважды ткнула меня носом в эту собачью аллергию… Нет, собаки в моей израильской жизни начали играть роковую роль!.. Почему? Логика еще раз проутюжила все это и обозвала интуицию нехорошим словом. Интуиция ответила загадочной улыбкой Джоконды. Или Офелии. И повторила, как убогому: «Этот самый Гамлет завел себе щебечущую курву по имени Оливия. И с ней играл в очко. И пил безбожно. Подробностей — не знаешь.» «Издеваешься? — зловеще сказала Логика. — Ну, ладно! А вот мы тебя — твоим же оружием!»

Я взял лист бумаги и провел логический анализ сначала своего сновидения, «выскакивающих» в последнее время цитат из «Гамлета без Гамлета» и прочей дребедени. А потом стал вспоминать все подряд, хоть как-то связанное с моим расследованием. Зрительно вспоминать.

Рапидом прошли: рука старика-хасида с пузырьком принятого мною за яд лекарства; черные длинные волосы на расческе пропавшей подруги Анат; Мариша, вдохновенно декламирующая Петрарку в переводах и оригинале; Жека, сползающий по стене у массажного кабинета после Вовиного удара…