Трилистники - [9]

Иль фальши нет в эмфазе слов?

ТРИЛИСТНИК ТРАУРНЫЙ

ПЕРЕД ПАНИХИДОЙ

>Сонет

Два дня здесь шепчут: прям и нем

Все тот же гость в дому,

И вянут космы хризантем

В удушливом дыму.

Гляжу и мыслю: мир ему,

Но нам-то, нам-то всем,

Иль люк в ту смрадную тюрьму

Захлопнулся совсем?

«Ах! Что мертвец! Но дочь, вдова…»

Слова, слова, слова.

Лишь Ужас в белых зеркалах

Здесь молит и поет,

И с поясным поклоном Страх

Нам свечи раздает.

СВЕТЛЫЙ НИМБ

>Сонет

Зыбким прахом закатных полос

Были свечи давно облиты,

А куренье, виясь, все лилось,

Все, бледнея, сжимались цветы.

И так были безумны мечты

В чадном море молений и слез,

На развившемся нимбе волос

И в дыму ее черной фаты,

Что в ответ замерцал огонек

В аметистах тяжелых серег,

Синий сон благовонных кадил

Разошелся тогда ж без следа…

Отчего ж я фату навсегда,

Светлый, нимб навсегда полюбил?

У СВ. СТЕФАНА

Обряд похоронный там шел,

Там свечи пылали и плыли,

И крался дыханьем фенол

В дыханья левкоев и лилий.

По «первому классу бюро»

Там были и фраки и платья,

Там было само серебро

С патентом — на новом распятьи.

Но крепа, и пальм, и кадил

Я портил, должно быть, декорум

И агент бюро подходил

В калошах ко мне и с укором.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Все это похоже на ложь,

Так тусклы слова гробовые.

. . .

Но смотрят загибы калош

С тех пор на меня, как живые.

ТРИЛИСТНИК В ПАРКЕ

БРОНЗОВЫЙ ПОЭТ

На синем куполе белеют облака,

И четко ввысь ушли кудрявые вершины,

Но пыль уж светится, а тени стали длинны,

И к сердцу призраки плывут издалека.

Не знаю, повесть ли была так коротка,

Иль я не дочитал последней половины?..

На бледном куполе погасли облака.

И ночь уже идет сквозь черные вершины…

И стали — и скамья и человек на ней

В недвижном сумраке тяжело и страшней.

Не шевелись — сейчас гвоздики засверкают,

Воздушные кусты сольются и растают,

И бронзовый поэт, стряхнув дремоты гнет,

С подставки на траву росистую спрыгнет.

Я НА ДНЕ

Я на дне, я печальный обломок,

Надо мной зеленеет вода.

Из тяжелых стеклянных потемок

Нет путей никому, никуда…

Помню небо, зигзаги полета,

Белый мрамор, под ним водоем,

Помню дым от струи водомета,

Весь изнизанный синим огнем…

Если ж верить тем шепотам бреда,

Что томят мой постылый покой,

Там тоскует по мне Андромеда

С искалеченной белой рукой.

^{20 мая 1906}

^{Вологда}

«РАСЕ»

>Статуя мира

Меж золоченых бань и обелисков славы

Есть дева белая, а вкруг густые травы.

Не тешит тирс ее, она не бьет в тимпан,

И беломраморный ее не любит Пан,

Одни туманы к ней холодные ласкались,

И раны черные от влажных губ остались.

Но дева красотой по-прежнему горда,

И трав вокруг нее не косят никогда.

Не знаю почему — богини изваянье

Над сердцем сладкое имеет обаянье…

Люблю обиду в ней, ее ужасный нос,

И ноги сжатые, и грубый узел кос.

Особенно, когда холодный дождик сеет,

И нагота ее беспомощно белеет…

О, дайте вечность мне, — и вечность я отдам

За равнодушие к обидам и годам.

ТРИЛИСТНИК ВАГОННЫЙ

ТОСКА ВОКЗАЛА

О, канун вечных будней,

Скуки липкое жало…

В пыльном зное полудней

Гул и краска вокзала…

Полумертвые мухи

На забитом киоске,

На пролитой известке

Слепы, жадны и глухи.

Флаг линяло — зеленый,

Пара белые взрывы

И трубы отдаленной

Без отзыва призывы.

И эмблема разлуки

В обманувшем свиданьи

Кондуктор однорукий

У часов в ожиданьи…

Есть ли что-нибудь нудней,

Чем недвижная точка,

Чем дрожанье полудней

Над дремотой листочка…

Что-нибудь, но не это…

Подползай — ты обязан;

Как ты жарок, измазан,

Все равно — ты не это!

Уничтожиться, канув

В этот омут безликий,

Прямо в одурь диванов,

В полосатые тики!..

В ВАГОНЕ

Довольно дел, довольно слов,

Побудем молча, без улыбок,

Снежит из низких облаков,

А горний свет уныл и зыбок.

В непостижимой им борьбе

Мятутся черные ракиты.

«До завтра, — говорю тебе,

Сегодня мы с тобою квиты».

Хочу, не грезя, не моля,

Пускай безмерно виноватый,

Глядеть на белые поля

Через стекло с налипшей ватой.

А ты красуйся, ты — гори…

Ты уверяй, что ты простила,

Гори полоской той зари,

Вокруг которой все застыло.

ЗИМНИЙ ПОЕЗД

Снегов немую черноту

Прожгло два глаза из тумана

И дым остался на лету

Горящим золотом фонтана.

Я знаю — пышущий дракон,

Весь занесен пушистым снегом,

Сейчас порвет мятежным бегом

Завороженной дали сон.

А с ним, усталые рабы,

Обречены холодной яме,

Влачатся тяжкие гробы,

Скрипя и лязгая цепями,

Пока с разбитым фонарем,

Наполовину притушенным,

Среди кошмара дум и дрем

Проходит Полночь по вагонам.

Она — как призрачный монах,

И чем ее дозоры глуше,

Тем больше чада в черных снах,

И затеканий, и удуший;

Тем больше слов, как бы не слов,

Тем отвратительней дыханье,

И запрокинутых голов

В подушках красных колыханье.

Как вор, наметивший карман,

Она тиха, пока мы живы,

Лишь молча точит свой дурман

Да тушит черные наплывы.

А снизу стук, а сбоку гул,

Да все бесцельней, безымянней…

И мерзок тем, кто не заснул,

Хаос полусуществований!

Но тает ночь… И дряхл и сед,

Еще вчера Закат осенний,

Приподнимается Рассвет

С одра его томившей Тени.

Забывшим за ночь свой недуг

В глаза опять глядит терзанье,

И дребезжит сильнее стук,

Дробя налеты обмерзанья.

Пары желтеющей стеной

Загородили красный пламень,

И стойко должен зуб больной

Перегрызать холодный камень.

ТРИЛИСТНИК ВЕСЕННИЙ

ЧЕРНАЯ ВЕСНА

Под гулы меди — гробовой

Творился перенос,

И, жутко задран, восковой

Глядел из гроба нос.

Дыханья, что ли, он хотел