Трилистники - [8]

СИРЕНЕВАЯ МГЛА

Наша улица снегами залегла,

По снегам бежит сиреневая мгла.

Мимоходом только глянула в окно,

И я понял, что люблю ее давно.

Я молил ее, сиреневую мглу:

«Погости-побудь со мной в моем углу,

Не мою тоску ты давнюю развей,

Поделись со мной, желанная, своей!»

Но лишь издали услышал я в ответ:

«Если любишь, так и сам отыщешь след.

Где над омутом синеет тонкий лед,

Там часочек погощу я, кончив лет,

А у печки-то никто нас не видал…

Только те мои, кто волен да удал».

ТОСКА МИМОЛЕТНОСТИ

Бесследно канул день. Желтея, на балкон

Глядит туманный диск луны, еще бестенной,

И в безнадежности распахнутых окон,

Уже незрячие, тоскливо-белы стены.

Сейчас наступит ночь. Так черны облака…

Мне жаль последнего вечернего мгновенья:

Там все, что прожито, — желанье и тоска,

Там все, что близится, — унылость и забвенье.

Здесь вечер как мечта: и робок и летуч,

Но сердцу, где ни струн, ни слез, ни ароматов,

И где разорвано и слито столько туч…

Он как-то ближе розовых закатов.

^{Лето 1904}

^Ялта

СВЕЧКУ ВНЕСЛИ

Не мерещится ль вам иногда,

Когда сумерки ходят по дому,

Тут же возле иная среда,

Где живем мы совсем по-другому?

С тенью тень там так мягко слилась,

Там бывает такая минута,

Что лучами незримыми глаз

Мы уходим друг в друга как будто.

И движеньем спугнуть этот миг

Мы боимся, иль словом нарушить,

Точно ухом кто возле приник,

Заставляя далекое слушать.

Но едва запылает свеча,

Чуткий мир уступает без боя,

Лишь из глаз по наклонам луча

Тени в пламя сбегут голубое.

¹⁹⁰⁴

ТРИЛИСТНИК ТОЛПЫ

ПРЕЛЮДИЯ

Я жизни не боюсь. Своим бодрящим шумом

Она дает гореть, дает светиться думам.

Тревога, а не мысль растет в безлюдной мгле,

И холодно цветам ночами в хрустале.

Но в праздности моей рассеяны мгновенья,

Когда мучительно душе прикосновенье,

И я дрожу средь вас, дрожу за свой покой,

Как спичку на ветру загородив рукой…

Пусть это только миг… В тот миг меня не трогай,

Я ощупью иду тогда своей дорогой…

Мой взгляд рассеянный в молчаньи заприметь

И не мешай другим вокруг меня шуметь.

Так лучше. Только бы меня не замечали

В тумане, может быть, и творческой печали.

ПОСЛЕ КОНЦЕРТА

В аллею черные спустились небеса,

Но сердцу в эту ночь не превозмочь усталость…

Погасшие огни, немые голоса,

Неужто это все, что от мечты осталось?

О, как печален был одежд ее атлас,

И вырез жутко бел среди наплечий черных!

Как жалко было мне ее недвижных глаз

И снежной лайки рук, молитвенно-покорных!

А сколько было там развеяно души

Среди рассеянных, мятежных и бесслезных!

Что звуков пролито, взлелеянных в тиши,

Сиреневых, и ласковых, и звездных!

Так с нити порванной в волненьи иногда,

Средь месячных лучей, и нежны, и огнисты,

В росистую траву катятся аметисты

И гибнут без следа.

БУДДИЙСКАЯ МЕССА В ПАРИЖЕ

Ф. Фр. Зелинскому

1

Колонны, желтыми увитые шелками,

И платья рeсhе и mauve в немного яркой раме

Среди струистых смол и лепета звонков,

И ритмы странные тысячелетних слов,

Слегка смягченные в осенней позолоте,

Вы в памяти моей сегодня оживете.

2

Священнодействовал базальтовый монгол,

И таял медленно таинственный глагол

В капризно созданном среди музея храме,

Чтоб дамы черными играли веерами

И, тайне чуждые, как свежий их ирис,

Лишь переводчикам внимали строго мисс.

3

Мой взор рассеянный шелков ласкали пятна,

Мне в таинстве была лишь музыка понятна,

Но тем внимательней созвучья я ловил,

Я ритмами дышал, как волнами кадил,

И было стыдно мне пособий бледной прозы

Для той мистической и музыкальной грезы.

4

Обедня кончилась, и сразу ожил зал,

Монгол с улыбкою цветы нам раздавал,

И, экзотичные вдыхая ароматы,

Спешили к выходу певцы и дипломаты,

И дамы, бережно поддерживая трен,

Чтоб слушать вечером Маскотту иль Кармен.

5

А в воздухе жила непонятная фраза,

Рожденная душой в мучении экстаза,

Чтоб чистые сердца в ней пили благодать…

И странно было мне, и жутко увидать,

Как над улыбками спускалися вуали

И пальцы нежные цветы богов роняли.

ТРИЛИСТНИК ТОСКЛИВЫЙ

ТОСКА ПРИПОМИНАНИЯ

Мне всегда открывается та же

Залитая чернилом страница.

Я уйду от людей, но куда же,

От ночей мне куда схорониться?

Все живые так стали далеки,

Все небытное стало так внятно,

И слились позабытые строки

До зари в мутно-черные пятна.

Весь я там в невозможном ответе,

Где миражные буквы маячут…

…Я люблю, когда в доме есть дети

И когда по ночам они плачут.

ТОСКА БЕЛОГО КАМНЯ

Камни млеют в истоме,

Люди залиты светом,

Есть ли города летом

Вид постыло-знакомей?

В трафарете готовом

Он — узор на посуде…

И не все ли равно вам:

Камни там или люди?

Сбита в белые камни

Нищетой бледнолицей,

Эта одурь была мне

Колыбелью-темницей.

Коль она не мелькает

Безотрадно и чадно,

Так, давя вас, смыкает,

И уходишь так жадно

В лиловатость отсветов

С высей бледно-безбрежных

На две цепи букетов

Возле плит белоснежных.

Так, устав от узора,

Я мечтой замираю

В белом глянце фарфора

С ободочком по краю.

¹⁹⁰⁴

^{Симферополь}

ТОСКА КАНУНА

О, тусклость мертвого заката,

Неслышной жизни маета,

Роса цветов без аромата,

Ночей бессонных духота.

Чего-чего, канун свиданья,

От нас надменно ты не брал,

Томим горячкой ожиданья,

Каких я благ не презирал?

И, изменяя равнодушно

Искусству, долгу, сам себе,

Каких уступок, малодушный,

Не делал, Завтра, я тебе?

А для чего все эти муки

С проклятьем медленных часов?..

Иль в миге встречи нет разлуки,