Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648 - [57]

В выполнении этой задачи ему должны были помочь два исключительно способных человека: его друг и главный министр Эггенберг и священник-иезуит Ламормен[40], которые вместе только и оказывали постоянное влияние на его податливые, но ненадежные суждения. Эггенберг был его главным советником уже несколько лет, а Ламормен стал духовником Фердинанда лишь в 1624 году. Он родился в Люксембурге, в зажиточной крестьянской семье, сухопарый, высокий человек с уродливой хромотой, из-за которой еще в детстве ему пришлось искать приют в семинарии. Он отличался строгими нравами, простыми привычками и фанатичными убеждениями. Фердинанд никогда не питал иллюзий относительно политической святости церковников. Несмотря на щепетильно уважительное отношение даже к самому простому деревенскому священнику, он мог, не задумываясь, арестовать и силой удерживать кардинала[41] в узилище и еще в молодости удалил исповедника одного из своих братьев, поскольку не одобрял того, как тот пользовался своим влиянием. Тем не менее разумный человек всегда мог установить с ним такие отношения, которые делали исповедальню мощным орудием политики, пусть даже и не главным. Ламормен прекрасно подходил Фердинанду: он проявлял искренний, сочувственный интерес к его семье и охотничьим забавам, избегал всякого проявления политического превосходства и давал советы, когда его спрашивали, с той логикой, точностью и ясностью, которых Фердинанд привык ожидать от иезуитов.

5 апреля 1623 года Фердинанд уехал из Регенсбурга в Прагу, чтобы приступить там к осуществлению своих планов по укреплению и стабилизации власти Габсбургов. В его свите присутствовал папский нунций – кардинал Карафа, один из самых способных членов того семейства, из которого произошли величайшие папы времен Контрреформации. Именно с его помощью Фердинанд рассчитывал возвратить Чехию в лоно церкви.

Пять лет миновало с тех пор, как Фердинанд в последний раз бывал в Чехии, и земли, по которым он проезжал, несли на себе страшные признаки перемен. От Регенсбурга до границы его дорога пролегала через Верхний Пфальц, где войска Тилли оставили за собой чудовищную разруху. Местные крестьяне, как видно искренне преданные своему низложенному курфюрсту[42], часто отказывали в еде и крове солдатам-католикам, тем самым навлекая на себя необузданную ярость захватчиков. Максимилиан, чтобы предотвратить дальнейшие бедствия, насильно разоружил всю провинцию; а между тем естественные заступники крестьянства, местное дворянство, не такое преданное, как их народ, поспешило договориться с новым правительством, оставив своих крестьян без защиты. Нехватка жалованья подорвала дисциплину в армии Тилли еще летом 1621 года. Свои обиды за нищету они вымещали на несчастных деревнях Пфальца с буйством армии завоевателей. В городах они грабили даже больницы и чумные бараки, заражая таким образом свои же ряды и распространяя чуму по всей провинции. Перейдя границу Чехии, Фердинанд отправился по следам опустошительного похода Мансфельда, да и другие части его владений пострадали не меньше. Провинция Моравия, которую в последние два года казачьи войска защищали от возможного вторжения Габора Бетлена, лежала в руинах, а из-за эпидемий, голода и бегства жителей население сократилось на три четверти с лишним.

Фердинанд приехал не для того, чтобы принести помощь, и принятые им меры не имели целью пролить бальзам на раны Чехии. Предыдущей осенью он издал указ, по которому все участники недавнего восстания лишались части или всех своих земель, и теперь он пришел посмотреть, как исполняются его распоряжения. 658 чешских семей, 50 городов и земли, составляющие половину всей провинции, подпадали под действие его решения, а в Моравии оно затронуло более 300 землевладельцев, причем самые виновные теряли все владения, а те, чья вина была меньше, – пятую часть. И Фердинанд, и его советники прекрасно видели, как выгодно короне оставить добычу в своих руках, но острая потребность в деньгах для покрытия государственных расходов была слишком велика, чтобы спорить с этим фактом. Земли нужно было продавать.

Однако на рынке было уже слишком много земли и слишком мало потенциальных покупателей. Перспективы еще сильнее омрачались из-за охватившего всю империю финансового кризиса. Неуправляемая денежная система Германии совершенно развалилась; гульден, более-менее стандартизированная монета Южной Германии, уже стал колебаться относительно северного талера. За три года стоимость талера выросла до 4 гульденов в Австрии, 8 – в Страсбурге, 10 – в Ансбахе и Хильдесхайме, 12 – в Саксонии и Силезии, а в Нюрнберге взлетела до 15. В Ульме муниципалитет принудительно установил фиксированную стоимость в 8 гульденов, в Вене гульден опустился до уровня менее чем одной восьмой от обычной стоимости, а в Праге талер и вовсе начал исчезать из обращения. В Саксонии правительство теряло половину нормального дохода от налогов из-за плохих денег.

В Праге ситуация усугублялась из-за потребностей правительства. Фридрих положил начало бедам, слегка обесценив валюту за год правления; назначенный Фердинандом Лихтенштейн продолжил процесс, уменьшив долю серебра в монетах более чем на 35 процентов и пытаясь пополнить имперскую казну – а также и свою собственную – за счет прибыли от чеканки. В январе 1622 года Фердинанд, надеясь поживиться, заключил контракт с группой спекулянтов на основание в Праге частного монетного двора. Валюта резко обесценилась, в то время как цены на товары принудительно поддерживались на одном уровне; план полностью провалился, потому что люди заподозрили неладное и стали копить имевшиеся у них полноценные деньги, несмотря на то что, вопреки правительственным мерам, одни только продукты выросли в цене в 12 раз. Внешняя торговля вообще прекратилась, и для покупок в повседневной жизни люди перешли на бартер. В довершение вреда, нанесенного этой безумной схемой, главной целью спекулянтов было скорее их собственное обогащение, чем уплата долгов Фердинанда.