Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648 - [30]
Генералы привыкли к тому, что численность их армий сокращается вдвое из-за дезертирства в зимние месяцы или когда условия постоя оказывались неудобными больше обычного. Теоретически дезертирство каралось смертной казнью, но, поскольку многие возвращались весной, рассчитывая на новую добычу, разумные офицеры не углублялись в причины их отсутствия, чтобы не отпугнуть солдат.
Профессиональная репутация Мансфельда основывалась на его организаторских способностях. Он был не особо одаренным тактиком, однако обладал талантом наилучшим образом вкладывать деньги своих нанимателей при наборе и расквартировании войск. Он умел собрать армию в рекордные сроки и содержать ее при весьма разумных расходах – по крайней мере разумных для заказчиков. Крестьянам, у которых стояли его войска, расходы, пожалуй, казались уже не такими оправданными.
Поскольку набрать новую армию было дороже, чем содержать старую, генерал-наемник начинал подыскивать своим людям новое место, как только заканчивалась война. Чешское восстание оказалось для Мансфельда настоящей манной небесной, ведь в 1618 году он стоял перед опасностью роспуска своей армии. Вообще говоря, он был менее опасным авантюристом, чем прочие, кто пришел за ним в последующие годы бедствий и лишений, поскольку не отличался излишним честолюбием. Он всего лишь хотел обеспечить себе признанное положение в обществе и небольшое свободное княжество, куда в старости мог бы уйти на покой. Он не стал бы особо церемониться в средствах для достижения этой цели, ведь, хотя он и обладал определенными достоинствами, все они относились к числу воинских. Храбрость, стойкость и самодисциплина, которыми он славился, не уравновешивались никакими общечеловеческими добродетелями, и обычная честность была не свойственна ему в той же степени, что и трусость. Деньги курфюрста Пфальцского, амбиции герцога Савойского, восстание в Чехии и та самая война, которая вскоре охватит всю Германию, были всего лишь массой случайных происшествий на пути к исполнению его желаний. Среди «горных хребтов» европейской политики Мансфельд не видел ничего, кроме уступов, по которым он будет подниматься к своей личной цели.
Зимой после победы в Пильзене (Пльзене) Мансфельд оставил своих людей на квартирах и решил лично посмотреть, как обстоят дела. Побывав в Гейдельберге (Хайдельберге), он поехал в Турин, где встретился с кипучим сверх обыкновения герцогом Савойским. В феврале 1619 года герцог обеспечил женитьбу своего сына и наследника на сестре французского короля. Ошибочно восприняв это как знак того, что правительство Франции в конце концов стало готовиться к нападению на Испанию, герцог предложил свою кандидатуру на трон императора, а также короля Чехии; в таком случае он презентует курфюрсту Пфальцскому Венгрию и Эльзас. Мансфельда больше волновало, как без задержек выплачивать жалованье своей армии, чем раздел Европы, и, чтобы они пришли к соглашению, потребовалась вкрадчивая дипломатия Христиана Анхальтского, прибывшего в марте из Гейдельберга (Хайдельберга). Мансфельда отослали обратно в Чехию с гарантией дальнейшей поддержки, а герцог Савойский через восемь недель дипломатических переговоров удовольствовался договором о союзе, составленном в обычном для Христиана Анхальтского духе. Карл Эммануил, конечно же, получит империю и, может быть, Чехию, если тем временем поддержит курфюрста Пфальцского.
Энтузиазм герцога Савойского, похоже, отчасти заразил и Христиана Анхальтского, ибо он был совершенно неспособен распознать слабость своей позиции. Едва столкнувшись с неуступчивостью унии, он тут же решил обратиться к королю Англии. Когда посол отправился просить помощи у Якова I, монарх ясно дал ему понять и на шотландском диалекте английского, на котором говорил, и на латыни – в трех строчках из Вергилия, – что не желает иметь никаких дел с Чехией.
продекламировал Яков I, остроумно перефразировав цитату из «Энеиды»[21].
В то время как Христиан Анхальтский наивно воображал, будто создает международный альянс, эрцгерцог Фердинанд стремился вернуть себе шаткую поддержку собственной династии. Король Испании и правители Нидерландов охотно помогали ему, пока считали, что с Чехией будет легко справиться. Вмешательство Мансфельда все изменило. Весной 1618 года повстанцы не только сохранили в Чехии сильные позиции, но и поколебали верность Моравии, Венгрии, Лаузица (Лужиц) и Австрии. Силезия уже присоединилась к восстанию. В Германии ходили слухи, будто Максимилиан Баварский в конце концов решил участвовать в состязании за императорскую корону, а в Брюсселе разочарованные кузены Фердинанда спорили о том, не разумнее ли вообще пожертвовать им, поскольку поддержка его потребует крупных расходов и, возможно, ни к чему не приведет. Какой толк с точки зрения династии поддерживать человека, чья слабость поставит под угрозу ее престиж и чьи шансы на императорскую корону уменьшаются день ото дня?
В начале XVII века Европа представляла собой взрывоопасный котел, в котором бурлили страсти взаимной ненависти протестантов и католиков. Территориальные претензии друг к другу предъявляли практически все страны материка, а многочисленные правящие дома вели бесконечные политические и дипломатические интриги. Взрыв был лишь вопросом времени и повода — поводом же послужила кровавая расправа в Праге над тремя представителями Священной Римской империи.Так началась масштабная Тридцатилетняя война. С 1618 по 1648 год в нее втягивались все новые государства, и, в итоге, она охватила всю Европу — от Испании до Швеции.
«В Речи Посполитой» — третья книга из серии «Сказки доктора Левита». Как и две предыдущие — «Беспокойные герои» («Гешарим», 2004) и «От Андалусии до Нью-Йорка» («Ретро», 2007) — эта книга посвящена истории евреев. В центре внимания автора евреи Речи Посполитой — средневековой Польши. События еврейской истории рассматриваются и объясняются в контексте истории других народов и этнических групп этого региона: поляков, литовцев, украинцев, русских, татар, турок, шведов, казаков и других.
Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга "Под маской англичанина" формально не является произведением самого Себастьяна Хаффнера. Это — запись интервью с ним и статья о нём немецкого литературного критика. Однако для тех, кто заинтересовался его произведениями — и самой личностью — найдется много интересных фактов о его жизни и творчестве. В лондонском изгнании Хаффнер в 1939 году написал "Историю одного немца". Спустя 50 лет молодая журналистка Ютта Круг посетила автора книги, которому было тогда уже за 80, и беседовала с ним о его жизни в Берлине и в изгнании.
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.