Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - [89]

.

Кроме датчан особое внимание Москвы привлекали голландцы, так как и они тоже находились фактически в войне с Габсбургами, хотя только в лице Испании. Голландцам, кроме хлеба, было предоставлено (частично бесплатно) основное «стратегическое сырье» той эпохи — селитра[214].

Однако, если мы хотим точно проследить, как и когда Московское государство почувствовало под ногами серьезную коалиционную почву, приведшую его к решению порвать Деулинское перемирие, мы должны смотреть не столько на эти его поиски союзников в Западной Европе, которые к интересующему нас моменту, к началу 1629 г., не дали еще явных дипломатических результатов, сколько в совсем другом направлении: на развитие русско-турецких отношений[215].

Не имея возможности осветить здесь подробно эту тему, укажем только, что как раз в 1627 г. в политике султана Мурада IV наметился поворот к тому же антиимперскому и антипольскому курсу, который был прерван в 1622 г. убийством Османа II. И тот же турецкий посол, грек Фома Кантакузин, который в 1621 г. склонял Москву к коалиции, привез и в 1627 г. аналогичные предложения. Они были приняты в Москве с радостью. В Турцию были отправлены послы Яковлев и Евдокимов для оформления русско-турецкого союза. С ними же были посланы грамоты от Михаила Федоровича к трансильванскому государю Бетлену Габору (доставленные ему из Константинополя братом упомянутого Кантакузина) с предложением дипломатических сношений и политического союза. В Москве было известно о тесных родственных и политических связях Бетлена Габора с Густавом-Адольфом. Иначе говоря, к 1628 г. в связи с новым западным курсом Турции в Москве зародилась идея образования восточноевропейской коалиции в составе Трансильвании, Турции, Московии и Швеции (при союзнических отношениях с Данией, Голландией, Англией) против польско-габсбургской коалиции. Москва энергично принялась за осуществление этого проекта и взяла на себя определенные обязательства. Весть о них, дойдя до Ришелье, послужила, как мы знаем, толчком к его трем посольствам в Восточную Европу (Шарнасе, Деэ и Талейрана), мало того, к отраженному проявлению в его сознании того же самого плана восточноевропейской коалиции.

Следующим звеном в развитии позиции Москвы явились переговоры со шведскими послами Мониером и Бенгартом, явившимися в Москву в марте 1629 г.

Шведское правительство после двойной неудачи в 1626 г. уже не помышляло больше о возможности сорвать Деулинское перемирие между Московией и Польшей. Но известия об антигабсбургской активности московской дипломатии породили в конце 1628 г. надежду в Швеции на получение крупной субсидии от Московского государства (как и от Франции) для борьбы против Империи.

Какой же помощи просит Густав-Адольф у московского царя? Лучше всего были бы, конечно, военные действия против Польши и Империи, но раз уж царь не хочет начинать войну до истечения срока перемирия с Польшей, то есть и другое, средство: помочь «сему мирскому делу» деньгами или хлебом. Густав-Адольф просит разрешения закупить в Московии для его «великого войска» 50 тыс. четвертей ржи. (На самом деле хлеб пошел не для войска, а на мировую хлебную биржу в Амстердам, но московское правительство этим ничуть не интересовалось). Разрешение на закупку хлеба по казенной себестоимости было дано, и на будущее время шведским послам было объявлено: «Пусть только король ваш пишет, сколько ему надобно съестных припасов, и великий государь велит покупать их беспошлинно, в который год хлеб уродится»[216]. Это уже было равносильно военно-политическому союзу. Мониер и Бенгарт получили то, о чем просили. Но совершенно неожиданно они получили и то, в чем было дважды отказано шведским послам в 1626 г. В архивном деле о пребывании Мониера и Бенгарта в Москве сохранился исключительно важный документ, какими мы обычно в подобных случаях не располагаем, — нечто вроде протокола обсуждения шведских предложений в отсутствие послов в царских палатах между царем, Филаретом Никитичем, ближними боярами и дьяками. Этот протокол показывает прямую и тесную связь между решением разорвать Деулинское перемирие и недавними союзными предложениями Турции. План создания восточноевропейской коалиции против габсбургской коалиции, зародившийся в 1627 г., как бы дозревает здесь на наших глазах в марте 1629 г. Тут же записаны и ответные речи, которые было поручено держать боярам и дьякам перед шведскими послами. Послам должно быть указано, что московский царь горячо сочувствует намерению шведского короля взять на себя труднейшую часть общей задачи — войну с цесарем — и вступает с этой целью с ним в союз: царь решил «государю вашему и другим христианским государям евангелической веры помощь чинить всякими мерами, чтоб злого умысла цесарева и папежников [императора и католиков] до себя не допустить и вам всем помочь». Эта помощь обещана, обещан и разрыв Деулинского перемирия с Польшей: «Великий государь за неправды польского короля и нарушение мирного договора не хочет ждать истечения перемирных лет, — хочет над ним промышлять [воевать с ним] и государю вашему помогать»