Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - [75]

Борьба за мировую габсбургскую империю вступала в последнюю фазу. Международная атмосфера сулила победу. Только несколько облаков виднелось на горизонте, — но кто в лагере агрессии мог бы угадать, что очень скоро они сгустятся в черную грозовую тучу над головами Габсбургов?

Два человека верно оценили в 1628 г. значение вмешательства Густава-Адольфа в осаду Штральзунда. Это были Валленштейн и Ришелье. Валленштейн, и уходя в отставку, знал, что именно шведские дела призовут его обратно. Что касается Ришелье, то новое поведение шведов тотчас отразилось на колебаниях стрелки его политики. Раз есть симптомы, что обернуть Густава-Адольфа против Империи не безнадежно, — почему не вернуться к старым планам? Он сразу понял, что слишком поспешил со своим отступничеством. Оно успело причинить национальным интересам серьезный ущерб: воспользовавшись моментом, Оливарес укрепил влияние Габсбургов в Италии и настолько ослабил там позиции Франции, что восстановление вальтелинского моста для габсбургских войск стало уже вопросом ближайшего времени. В 1627 г. умер герцог Мантуанский из дома Гонзага, и его наследство должно было перейти к французу — герцогу Шарлю де Неверу. Чтобы не допустить французского влияния в Италии, Испания поддержала оружием претензии другого наследника, а также ставшего врагом Франции Савойского герцога Карла-Эммануила, оторвавшего от наследства в свою пользу значительную часть маркизата Монферрато; император тоже присоединился к этому захвату «мантуанского наследства». Габсбурги были уверены, что Франция молча проглотит обиду. Однако Ришелье уже был вдохновлен новыми перспективами. Борьба с Габсбургами возможна! Эта мысль, несомненно, руководила им, когда он, едва покончив с осадой гугенотской Ла-Рошели, вопреки всем ожиданиям и снова ошеломив Европу крутым поворотом своей политики, ринулся вдруг весной 1629 г. во главе французской армии через Альпы в Италию. Мир с Испанией был нарушен так же неожиданно, как и заключен. Прорвавшись через Сузское ущелье, Ришелье нанес ряд поражений испанским и савойским войскам и овладел крепостью Касале. Там же, в Италии, он поспешно подписал в апреле 1629 г. мир с Англией. Император Фердинанд II направил в Италию свои войска, оккупировавшие по дороге Вальтелину.

Итак, война абсолютистской Франции против Габсбургов, война, которая завершится только Вестфальским и Пиренейским мирами, началась, — хотя полный размах она приобретет лишь с 1635 г. Пока Ришелье не мог, да и не хотел полностью отдаться ей. Всеевропейская антигабсбургская коалиция существовала еще только в его сознании. Из Италии ему пришлось на время вернуться во Францию, чтобы развязаться с неоконченной гугенотской войной — тем более что Испания, оплот католической реакции, не погнушалась заключить теперь тайный союз с французскими еретиками-гугенотами. Но это дело заняло его недолго: сама логика вещей подсказала ему быстрейший способ умиротворить и обезвредить гугенотов, даровав их основной массе веротерпимый «Эдикт милости». Затем он смог вернуться в Италию.

Ришелье был осторожен и, начав новую политику, продолжал одновременно и старую. Его посланники в Германии по-прежнему заверяли отнюдь не протестантских, а католических князей, в первую очередь Максимилиана Баварского, в дружбе Франции и ее преданности интересам Империи и католической: реакции. Ссора французского короля с Габсбургами, в особенности с императором Фердинандом II, рисовалась перед общественным мнением чем-то настолько случайным и преходящим, что папа Урбан VIII наивно взял на себя роль мирного посредника, чтобы рассеять это маленькое облачко. На самом деле Италия с 1628 г. стала одним из важных театров Тридцатилетней войны, и некоторые историки даже предлагают выделять особый «итальянский период» в истории Тридцатилетней войны[136]. А из вмешательства Ришелье в спор о «мантуанском наследстве» выросла руководящая роль Франции во всей великой антигабсбургской войне.

Что касается Англии, то она, хотя и заключила весной 1629 г. мир с Францией, именно с этого времени, по существу, исчезла с горизонта европейской политики. Сначала после заключения мира Карл I хотел было продолжать войну с Испанией и выступить против Империи в союзе с Голландией, Францией и Швецией; он даже послал флот в устье Эльбы. Однако очень скоро пришлось не только отказаться от этих начинаний, но и заключить (в 1630 г.) мир с Испанией, бросив на произвол судьбы злополучного курфюрста Пфальцского и всех своих союзников. Дело в том, что последняя попытка Карла I получить деньги от парламента, созванного в 1628–1629 гг., дала вместо денег «Петицию о праве». Революция стала неизбежной. Карл I купил десятилетнюю отсрочку внутренней катастрофы ценой отказа от какой бы то ни было внешней политики: только это дало ему возможность не созывать парламента и продлить дни английского абсолютизма, поставив Англию в своеобразное искусственное положение государства, не ведущего никакой внешней политики. Это оказалось возможным только благодаря тому, что и Англия в течение этого десятилетия не являлась объектом ничьей внешней политики, ибо вся остальная Европа была скована войной двух коалиций. В конце концов «внешняя политика» все-таки ворвалась, откуда ее меньше всего ждали: возникла война с Шотландией, Карлу I понадобились деньги, пришлось созвать парламент — и началась революция. Итак, в том же 1629 г., с которого во Франции, руководимой Ришелье, началось торжество абсолютизма, в Англии, в сущности, уже началась буржуазная революция, лишь искусственно отсроченная на 10–12 лет. С этого времени пути Англии и Франции, до того чрезвычайно близких друг другу по государственным порядкам и по историческим связям, разошлись. Впрочем, их противоположная судьба полностью определилась только еще после ряда лет внутренней борьбы и там и тут, имеющей черты сходства. В Англии революция торжествовала победу над абсолютизмом в 1649 г. и закрепила победу к 1653 г. Во Франции абсолютизм восторжествовал над буржуазно-парламентской Фрондой в 1649 г. и закрепил победу к 1653 г.