Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - [16]

В 1606 г. венгерское дворянство добилось свободы вероисповедания. Борьба за престол между Рудольфом II Габсбургом и его братом Матвеем дала возможность протестантам и других габсбургских владений, вдохновленным венгерской удачей, выторговывать у обоих соперников серьезные уступки. В Австрии, Моравии и других землях, уступленных Рудольфом II Матвею, последний издал в 1609 г. «резолюцию» о восстановлении свободы вероисповедания. Со своей стороны и Рудольф II, чтобы укрепиться в оставшейся за ним Чехии, в том же 1609 г. гарантировал чехам «грамотой величества» свободу вероисповедания и неприкосновенность протестантской церкви, поставленной отныне, вместе с другими национальными и сословными вольностями Чехии, под защиту особого выборного органа — коллегии дефензоров.

Раз так, раз немецкие Габсбурги в своем собственном доме демонстративно отказывались от какой бы то ни было религиозной агрессии, — военная тревога в Европе должна была в конце концов спасть. И в самом деле, Юлих-Клевский спор, в связи с осторожной позицией Габсбургов, вскоре кое-как рассосался. Военные приготовления антигабсбургской коалиции на Рейне были отменены тотчас после смерти Генриха IV. Европейская война в 1610 г. оказалась отсроченной еще на несколько лет.

Но на самом-то деле Габсбурги и не думали отказываться от агрессии. Кажущиеся неудачи католической политики Габсбургов в их собственной монархии в действительности были следствием не слабости, а расчетливой и дальновидной осторожности. Преждевременный вызов всеевропейскому фронту противников мог бы погубить все дело. В глубокой тайне выжидал и подготавливал австрийский двор ту минуту, когда можно будет сделать решительный шаг к установлению универсальной Империи Габсбургов. Проницательнейшие умы иезуитов, всецело руководивших слабоумным Рудольфом II, к старости совсем погрязшим в астрологии и алхимии, разрабатывали эту проблему в тиши императорских покоев. Видное место среди подготовителей и организаторов немецко-габсбургского «похищения Европы» занимал венский епископ Мельхиор Клезль (с 1616 г. — кардинал), ставший после смерти Рудольфа II при занявшем в 1612 г. императорский престол Матвее Габсбурге главою тайного совета и вдохновителем всей политики императорского двора.

Почему же с точки зрения этих людей, глубоко скрытых от взоров европейского общественного мнения, но фактически решавших вопрос, быть ли войне или миру в Европе, момент представлялся еще не созревшим для смертельного прыжка ив 1610 г., и в ближайшие годы?

Мы знаем, что только в 1606 г. закончилась война с турками. Если вся цепь отступлений католической реакции в габсбургских владениях тянется от вольностей, дарованных венгерским дворянам по Венскому миру 1606 г., то эти венгерские вольности, в свою очередь, были результатом успешного восстания Иштвана Бочкаи в 1604–1606 гг., получившего военную помощь турок. Таким образом, естественно возникает предположение, что осторожная политика императорского двора может быть объяснена просто боязнью нового турецкого вмешательства в случае, если бы в габсбургской австро-чешско-венгерской монархии возникли новые религиозно-политические осложнения. Однако два соображения говорят о недостаточности такого объяснения. Во-первых, в Вене, куда при Матвее была возвращена из Праги императорская резиденция, прекрасно знали, что турки снова надолго и накрепко поглощены борьбой с Персией и сами заинтересованы в соблюдении 20-летнего перемирия с Австрией. Во-вторых, если бы политика Вены мотивировалась в первую очередь турецкой опасностью, крутой перелом этой политики в 1617 г., т. е. переход к открытой агрессии, был бы совершенно необъясним, ибо в это время не произошло решительно ничего, что уменьшило или видоизменило бы характер турецкой опасности.

Более глубокую, хотя и более скрытую подоплеку венской политики мы снова найдем в положении русских дел. Хотя к 1610 г. успех польской интервенции в России казался уже почти окончательно обеспеченным, хотя фактическое вступление сына Сигизмунда III, Владислава, на московский престол представлялось вопросом нескольких месяцев, если не недель, — в Вене ни под каким видом не согласились бы рискнуть началом решительной контрреформации в Германии, пока это предварительное католическое наступление в Северо-Восточной Европе не доведено до полного конца. Руководители немецко-габсбургского лагеря притаились именно в ожидании победной реляции от Польско-Литовского государства, которую можно было ждать со дня на день. Но она все не прибывала. Дело в Московии как-то не завершалось. Вот уже свергнут и Шуйский, вот уже польские отряды хозяйничают в Москве, но Сигизмунд III, «северный Филипп», застрявший под Смоленском с главным войском,

Ощущает непреодолимое противодействие своим домогательствам. Противник, хотя и разбитый, почему-то еще не на коленях. Посторонним наблюдателям, в том числе и габсбургско-католическим политикам, приходило в голову только одно возможное объяснение этого странного явления: русские опираются на шведскую помощь. И в самом деле, заключенный в 1609 г. союз со Швецией против Польши, хотя и дорого обошелся России, все же оказал ей совершенно реальную помощь в борьбе с польской интервенцией; шведские войска в России отвлекли на себя часть сил поляков и их сторонников. Из этого наблюдения вытекал простой вывод: если как-нибудь отвлечь Швецию от борьбы в России, победа Сигизмунда III над упорными русскими будет наконец обеспечена. За эту-то задачу — отвлечение Швеции — и принялась со всей энергией габсбургская дипломатия, как только стало ясно, что дальнейшее выжидание бесплодно.