Тридцатая застава - [86]
— Говорил же я тебе, Ваня, кинь к чертовой бабушке эти бумаги! — вмешался Денисенко. — Або сожги их…
Он выхватил свертки и тут же поджег. Недоля тяжело вздохнул, отвернулся и полез на машину. «Что я людям скажу, когда вернемся? Там же все записано..» грустно думал председатель «Зари».
Не все войска ушли на восток, как думала Ванда. Не могла она знать, что пока основные силы армии перебрасывались к старой границе, отдельные ударные группы закреплялись на левом берегу. «Знаю, тяжело будет. Противник обозлен, что выпустил нас за Днестр, будет любой ценой рваться к старой границе, — говорил командарм старшим ударных групп. — Но держитесь, голубчики, держитесь, сколько сможете…»
И они два дня не подпускали противника к реке. Берег содрогался от взрывов бомб, казалось, готовый обрушиться и запрудить реку. Артиллерийские снаряды метр за метром долбили скалы, сметая все живое. Но когда вражеские саперы совались к реке, пытаясь наводить переправы, из каждой расщелины, из-за каждого камня на них обрушивался ружейно-пулеметный огонь. И повторялось все сначала.
— Ну как? Держитесь? — по нескольку раз на день запрашивал утомленный голос из штаба армии. — Продержитесь еще хотя бы один день…
И они держались. Вечером второго дня, потеряв больше половины людей, остатки ударных групп ушли под покровом ночи на Збруч. Безмолвно проходили через Ольховое. Казалось, что селение опустело, вымерло, никто не видит и не слышит их поступи, сдерживаемых стонов.
Но это только казалось: за ними следили из каждой подворотни. Многие ольховцы не решились оставить обжитые углы, укрылись в подвалах и лесах, выжидая, пока пронесется над ними «хурделица». По ночам они вылезали из своих укрытий и до утра не спали, прислушиваясь к смертоносным звукам войны.
Остался дома и Владко Дорожинский, член правления «Зари», с такой осторожностью воспринимавший советский образ жизни. И когда Роман Коперко бежал от Симона Голоты, он в ту же ночь постучался в его хату.
— Откройте, пан Дорожинский…
— Свента матка боска! Кто это? — испуганно спросил хозяин, всматриваясь в темную фигуру за окном.
— Не бойтесь, пан Владко. Я друг, ваш старый друг…
Растерявшийся Дорожинский открыл дверь, впустил «друга» и чиркнул приготовленной спичкой. Подпирая закрытую дверь, перед ним стоял грязный, оборванный человек с заросшим густой щетиной лицом. Выставленные вперед сжатые кулаки совсем не по-дружески нацелились на хозяина.
— Не узнаете? А мы с вами не раз встречались в майонтку пана Фишера…
— Езус Мария! Пан управитель?
— Тише! Принеси какой-нибудь костюм. Из дому не выходить… Я все знаю. И про «Зарю» знаю. Погасла ваша заря… Твое счастье, что встретил меня. По старой дружбе я тебя не обижу. Но! Ниц никому! Подвал есть? Говори быстрее!
Потерявший с перепугу рассудок, не зная, какой стороной повернутся события, «пан» Владко делал все, что приказывал так неожиданно объявившийся бывший управляющий. Все эти дни он докладывал подвальному жильцу, что удалось подсмотреть или услышать. Две последние ночи Коперко сам вылезал из подвала и прислушивался к звукам боя. Он-то первый и заметил отход защитников днестровских рубежей. Ночью пробрался к реке и перед рассветом на бросовой лодчонке переплыл на правый берег.
Румынские солдаты приняли его за вражеского лазутчика к отвели к своим разведчикам. Поразился Роман, встретив здесь Шмитца. На такую удачу он не рассчитывал. Хотя тот был в военной форме. Коперко сразу признал своею шефа по большому шраму на правой щеке, по пристальному взгляду цепких, словно щупальцы глаз и почувствовал некоторое облегчение: шеф. конечно, позаботится о его будущем. Многого он не ожидал, но должны же компенсировать ему все лишения и пережитые страхи. Неплохо было бы возвратиться на старое место в ольховское имение, кто бы там ни был сейчас хозяином.
Шмитц не удивился появлению старого агента.
— Давно ожидаю вас, господин Коперко. — Память его, как и глаза, тоже была цепкой. — Вы сейчас очень нужны. Рассказывайте…
Узнав, что оборона красных ушла с Днестра, Шмитц сообщил в штаб армии и поспешил с Коперко в Ольховое. Здесь он изложил агенту свой план. Нельзя сказать, чтобы он понравился Роману. Хотелось отдохнуть. Он намекнул об этом шефу.
— Не время думать об отдыхе, дорогой Роман Платонович. Решается судьба великой битвы. И мы, солдаты фюрера, должны выполнить свой долг до конца. Ждать конца уже недолго…
Говорил он вдохновенно, с увлечением. Успехи первых дней войны и ему вскружили голову.
— Сейчас уже для каждого очевидно, что Россия как политическая сила погибла. Теперь ми должны лишить ее экономической мощи, захватить Украину и Кавказ. Хлеб, уголь, железо и нефть. Фюрер знает, что делает…
Шмитц не был оригинален в своих рассуждениях. Он лишь повторял то, о чем кричали газеты, радио. Не забыл он и о себе, жадным взглядом осматривал фишеровские владения, планируя в ближайшем будущем стать его хозяином. Но об этом агенту незачем знать.
Шмитц еще не знал, что в лице полковника Геллера имеет опасного конкурента, тоже претендующего на замок в стиле средневековья. Не зря тот в прошлом году наведывался в Ольховое. И оба они позаботились, чтобы на имение не упала ни одна бомба, хотя в Ольховом много домов было разрушено.
Изустная история вьетнамской войны от тридцати трёх американских солдат, воевавших на ней.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.