Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [137]

— Чего — так?

— На неделю брал… сухой паек…

— То — к большому. К большому — невольно сообразишь. Ну, так вот что — начинай, Иван Иванович! Правду говорю — начинай!

— А чего начинать-то? — поерзав на стуле, спросил Камушкин. — Чего начинать мы будем, Генералов, а?

— Не знаю… Вот он людей созывает, у него и спрашивай! — кивнул Генералов в сторону Ивана Ивановича и показал рукой в его сторону, но куда-то высоко, под самый потолок.

— Вот так распорядитель! — удивился Камушкин. — Распоряжаешься, а сам не знаешь чем. Ты что, всегда так?

— Не всегда, а смотря по обстоятельствам. Начинай, Иван Иванович. Надежнее будет дело, ежели мы его начнем!

Иван Иванович повернулся на бок, хотел даже приподняться на локте, не получилось, он кивнул Генералову, и тот подсунул ему под голову еще одну подушку, он устроился, улыбнулся и хотел что-то сказать — опять не получилось. Он передохнул, погладил лицо рукой и только тогда начал. Начал так:

— Друзья мои… По сегодняшний день я, друзья мои, никому и ничего по-настоящему о себе не говорил. Который раз так хотелось о себе рассказать… до смерти хотелось, но я все равно молчал. Я думал: «Вот расскажу о себе, какой я есть человек, с какими мыслями, а потом мне, живому, все, кому не лень, все, друзья мои, начнут перемывать косточки… Нет, думал я, друзья мои, для такого дела надо дождаться своего часа…» Такая была у меня неотступная мечта и установка… Даже смешно… И даже стеснительно…

— А ничего особенного, — успокоил Ивана Ивановича Камушкин, — ничего особенного, мечтание — это нормальное свойство человека.

— Он и сам знает, что свойство… — одернул Камушкина Генералов. — А ты сиди и слушай.

— Да, друзья мои… Я много думал над вопросом как сделать, как осуществить?.. Сначала, сначала… я хотел составить для вас полное описание всей своей жизни… Обязательно — всей…

— Слишком большой труд, — вздохнул Камушкин. — Настолько большой, что даже великие писатели его не выполнили. Даже великие!

— Вот-вот… даже… А почему, Камушкин, даже? Можешь объяснить?

— Объясни, Камушкин! — потребовал Генералов, но тут Иван Иванович, приподнявшись над подушками, сказал громко:

— А я могу! Я, друзья мои, могу! Потому что… жизнь даже в одном человеке — она бесконечная… Песчинки на берегу моря можно пересчитать — изобрести машину, она и пересчитает, но пересчитать все до капельки, что было в одной человеческой жизни… нет и нет… нельзя! Это… это кадушку можно налить водой дополна… склад набить лесоматериалом полно, это в зрительный зал согнать народу до отказу, это братскую могилу можно полностью заполнить мертвыми, но… но полностью записать и отметить одну жизнь, хотя бы и мою… хотя бы и твою, Генералов, хотя бы товарища Боковитого — нет… невозможно… И даже… если человек, как только выучился грамотности, сядет записывать свою жизнь, а кончит занятие уже при смерти — сможет ли он… а? Отвечай ты, Генералов.

Генералов ответил, не задумываясь:

— Никогда!

— А почему? — спросил Иван Иванович.

— Просто: ежели человек всю жизнь ничего другого не делал, как записывал свою жизнь, то и жизни, значит, у его не было, и записывать ему нечего!

— А как же сделать? Все ж таки? — спросил Иван Иванович. — Как… придумать?

— Никак не придумывай, раз нельзя! — пожал плечами Генералов. — Нельзя — это значит точка!

— Ну, нет! Я вот придумал и сделал… Может, я лучше всех придумал. Причем яно, просто и понятно. Ни один писатель так… хорошо не придумал… и не сделал…

— Да как тебе не стыдно, Иван Иванович? — возмутился Камушкин. — Как тебе… Пушкин, Гоголь — нет, а ты — да?

— Мне нынче ничего не стыдно…

— Верно что — нашел кого стыдить! — поддержал его Генералов. — Придумывай, Иван Иванович. Не стесняйся! Давай-давай!

Но Иван Иванович все-таки стеснялся: по лицу его с острым, посиневшим носом было видно — стеснялся. И он согласно кивнул Камушкину, когда тот сказал:

— Ох, Иван Иванович, Иван Иванович! Как тебя помню, ты всегда разводил фантазии! И почему бы это? Работа у тебя была без фантазий, а ты все равно их разводил… И свое гнул.

— Потому и гнул… Снабженцу — ему как? Ему только и приходится, что ловчить… А я по сбыту-снабжению лесокомбината двадцать с лишним лет трудился… двадцать с лишним лет ловчил… под видом горбылей нужным людям сороковку выписывал, под видом отходов — брус сто на сто, и так далее… без конца… а душе-то собственной, ей в то время что делать? Чем заниматься? Она же все ж таки не для отдела снабжения народилась, душа, и вот… случалось… проснешься поутру, а души-то с тобой и нету… ушла… Куда? А что она обязана мне… сказываться, что ли? Её дела не мои дела… она снабжением не занимается… Она налево по фантазиям ушла… походит, помечтает, после вернется…

— Ну, чудак, ну, чудак! — усмехнулся Камушкин. — А я о тебе и не знал!

— Не знал — значит, не твоего ума дело! — заметил Генералов.

— Ладно! — отмахнулся обеими руками Камушкин от Генералова. — Ладно! Давайте ближе к вопросу! Скажи, Иван Иванович, что же ты все-таки изобрел в отношении жизни? Какую еще фантазию?

— Я просто изобрел… Я сперва разделил всю свою жизнь на разные возрасты, на все… сколько их было…