Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [139]

— Ну, уважаемый мой Иван Иванович, — развел руками в полном недоумении Камушкин, — ну, знаешь ли… Что, тебе не известен принцип «Взял обязательство — выполни!»?

— Принцип-то мне известный… Что я — безграмотный совсем, что ли? Мне не только этот, мне много принципов известно!

Камушкин встал, походил по комнате взад-вперед, строго посмотрел на Генералова, как будто спрашивая его: «Ну?! Видал?! Что же теперь делать, а?» Генералов пожал плечами: «Что с него спросишь, надо войти в положение человека…»

— Ладно, — снова взял себя в руки Камушкин, — а что ты, Иван Иванович, зафиксировал по поводу собственного детства? Много ли?

— Нет, немного…

— Ну все-таки… Прочитай-ка. Что там у тебя написано о детстве? Для меня, как для преподающего культработника, это представляет особый интерес, вот и прочитай.

— Да я и так помню… без прочтения…

— Все еще надеешься на память? Все еще?

— На память я все еще не жалуюсь… Значит, так: «В детстве человек задает вопросы о жизни… а когда вырастет, — тоже задает, но сам не знает о чем».

— Дальше?

— Дальше — все…

— Как это «все»? Объясни: как это «все»? «Все» тут совершенно не на месте! Подумай-ка, Иван Иванович, как и чем твою мысль продолжить и завершить? Подумай!

— Ну ладно… я подумал… мысль можно завершить: «Одно только детство и есть своевременное… а остальная вся жизнь… почему-то… происходит… не вовремя».

— Вот тебе раз! — изумился Камушкин. — Вот подумал, так подумал! Это как же так: жизнь происходит в пространстве и во времени, но не вовремя? Белиберда какая-то?

Камушкин и Генералов посидели, помолчали и пришли в замешательство.

Наконец Генералов тихо, умиротворенно сказал:

— Ты, Иван Иванович, нас тоже должон понять… твоих истинных друзей… Ты нас звал — для чего? Само собою, чтобы объяснить нам свои записи… Теперь мы, само собою, ждем твоих объяснений, а где же они? Мы ждем…

— У нас тоже нервы… — заметил Камушкин.

— Моих объяснений… я знаю, слишком мало… А почему? Да потому что у вас слишком мало любознательности… Любопытства — так девать некуда, а любознательности? Кот наплакал у вас ее! Вот и нету у вас вопросов… Ко мне.

— У нас, Иван Иванович, и любознательности тоже хватает! — заверил Камушкин. — Но тут ведь какое дело? Ну, вот возьмем хотя бы мою преподавательскую практику, мне и это приходится — проводить урок на высоком уровне. И по форме на высоком, и, само собою, по содержанию, чтобы у детей разгорался живой интерес. В конце урока спрашиваешь: «Есть вопросы?» И вот, хоть тресни, нет вопросов, да и только, хоть самому себе вопросы задавай и сам же себе отвечай. Им не до вопросов, они звонка ждут не дождутся… Ну и что же — я теперь буду спрашивать, почему у них нет вопросов? Вот и лектор в клубе спрашивает — есть ко мне вопросы? Но — молчат гады.

— Тут не так… Тут взрослые… а там дети. Там дети ждут звонка, а в клубе взрослые ждут разойтись по домам… Ну… а… вы-то чего ждете? Чего вы ждете? И сами, поди, не знаете? Ну ладно, я и без вопроса отвечу… Одиннадцать возрастов… нужны мне для того, чтобы из всех из них… из таких разных… сделать один общий вывод. Понятно?

— Какой? — спросили вместе Генералов и Камушкин.

— На какой человек способен… тот вывод он и должен сделать.

— Только великий человек может сделать настоящий вывод из жизни! — сказал Камушкин.

— Аристотель? — спросил Иван Иванович, оживившись.

— Хотя бы и он. Аристотель действительно был великий. Он преподавал Александру Македонскому. По всем предметам.

— Значит, Аристотель… — подтвердил Иван Иванович. — Значит, он… Но я думаю: пускай великие добиваются своего… а мы, простые, будем тоже добиваться своего… сообща мы ее раскусим — жизнь… давно пора раскусить… пока она всех нас не пришибла… своей неизвестностью. И вас я позвал вовсе не для каких-то там… бесконечных… чтений… вот еще… Я и не собирался читать вам свои записи, но вы сами домогаетесь… вам… как… перо… вставили… прочти да прочти… вам бы только побольше обо мне… узнать… покуда я… живой… странно даже… какое любопытство… как в театре… а, между прочим, моя картотека… минувших возрастов… она для меня самого… давно уже сошла на нет… то есть устарела… интереса не представляет… она морально устарела… И вовсе не за ради нее… я вас… звал…

— Вот тебе раз! — взмахнул руками Камушкин. — Ну, а тогда чего же ради? Чего ты нам головы-то морочишь, Иван Иванович? Тебе время надо беречь, каждая минута должна быть у тебя на строгом учете, а ты другого занятия не нашел — только головы морочить… своим истинным друзьям…

— А наоборот… я приготовил вам очень коротко и ясно сообщить… три основных вывода, которые я сделал… из своей… хотя и незаконченной… картотеки… а правильнее сказать, из своей всей минувшей жизни…

Вошла Верочка… Держась рукой за дверной косяк, она молча посмотрела на Ивана Ивановича, потом на всех присутствующих по очереди и снова на Ивана Ивановича.

Она ушла, и разговор возобновился не сразу… Но уже вскоре он продолжился так, как будто бы и не прерывался.

— Ну давай, Иван Иванович, сообщай живее, сообщай, когда так! — подскочил на стуле Генералов. — Сообщай, о чем разговор?! Не молчать же мы собрались?