Три повести - [15]
Тропинка, которая должна была привести нас к Базбе, пролегала по диким мшистым местам. Лес был не натуральный, а сказочный: изогнутые стволы самой причудливой формы, лианы, обвивавшие их, тоже не менее причудливы, а гигантские кустарники могли разбудить даже уснувшую фантазию. Бери перо и сочиняй. Тут-то и вспомнила я нашего Чехова, который писал, что в Абхазии из каждого куста глядят сказочные сюжеты. Свидетельствую перед всеми: это так!
Светлана невольно жалась ко мне. Она откровенно призналась, что не решилась бы пройти сквозь эту чащу одна. И, не стесняясь, называла себя трусишкой. Я старалась не выдавать своего страха, но мне ни за что не хватило бы духу назвать себя храбрецом. Девственный лес — дело серьезное, атавистические инстинкты действуют здесь безотказно даже в двадцатом веке.
Ворота Базбы выросли перед нами вдруг, как из-под земли. Хозяин встретил радушно, но явно настороженно. Он архивежливо пригласил нас пройти на крыльцо. Усадил на длинную скамью, позвал свою супругу — смуглую сухощавую женщину лет пятидесяти. Передние зубы у нее сильно выдвигались вперед. От этого она казалась приветливей, чем была на самом деле.
Где-то возле кухни мелькнул мальчик. Он походил на оборванца — так плохо был одет.
Сам хозяин — с клювообразным носом, поседевшей остренькой бородкой и густо нависшими на самые глаза бровями — скорее смахивал на какого-нибудь представителя лесной фауны, нежели на двуногого царя земли. Одежда его давным-давно выгорела на солнце, и в живописи ее можно было передать лишь одним способом — смешав все цвета палитры. В таких случаях говорят: цвет серо-буро-малиновый. Но бог с ним, с этим цветом! К тому же одежда его была грязная, в бесчисленных заплатах.
Базба, видимо, понял, что поразил нас своим видом. Извинившись, удалился. И через пятнадцать минут показался другой Базба: в новеньких сапогах, новой блузе, в новой шапке. И брюки были под стать им. Вскоре к нам вышел и симпатичный мальчик, не знавший, куда девать руки, до крайности смущенный.
Базба не говорил по-русски. Светлана служила нам переводчиком. Я решила сразу взять быка за рога.
— Это ваш сын? — спросила я строго.
— Да, мой, — последовал ответ.
— Его имя Есыф?
— Верно, Есыф.
— Он учится в школе?
— Учится.
Ответы его следовали после небольшого раздумья, произносились ровным голосом.
— А в школу ходит?
— Не ходит.
— Вы его отец?
— Да. А вот его мать.
Он указал на женщину тростниковым чубуком своей трубки.
— Вы знаете, что существует закон о всеобщем обязательном обучении?
— Разве? — спросил Базба удивленно.
— А как же!
— Ты меня очень напугала своим допросом. Я боюсь милиции. Вот и позабыл о законе. Вернее, перепутал его с законом о всеобщем поддержании жизни. Мальчик-то помогает мне по хозяйству. Без него нам пришлось бы худо…
Он говорил и улыбался.
Я не сразу его поняла. Но когда, как говорится, до меня дошло, то мне стало ясно, что я села в лужу. Не так с ним надо было разговаривать. Этого старого лиса законом о всеобщем обучении не проймешь.
— Деточка, — сказал он чрезвычайно снисходительным тоном, — ты шла лесом, устала. Обеспокоила себя ради моего сына. Прошу тебя, отдохни немного, поешь с нами что бог послал, а там уж поговорим, о чем будет угодно. А?
Светлана поторопилась ответить: разумеется, это верно.
Машь выдохнул клубы серого табачного дыма, в его глазах промелькнула хитринка.
— И отлично, — сказал он тем же ровным голосом. — Вы очень умные, рассудительные девушки. Верно, что девушки? Не замужем еще?.. Ну, стало быть, не ошибся.
В продолжение нашего разговора Есыф стоял поодаль и молча наблюдал за нами. Потом принялся помогать своей матери. Они вдвоем принесли из кухни холодную мамалыгу, жареный сыр и вино.
По обычаю, мы вымыли руки перед тем, как сесть за стол.
Машь говорил о том о сем, жаловался на нездоровье, на болезни скота и птиц, на плохую осеннюю охоту. Светлана, словно невзначай, обратила мое внимание на добрую дюжину свежих турьих рогов, сваленных на крыльце. Я слышала, что охота на туров — браконьерство. Хитрец Базба, от которого ничто не ускользало, заметил:
— Я очень люблю турьи рога. Их продает один охотник из Буковой Рощи. Знаете такое село?
И продолжал преспокойно есть и пить.
«С ним надо держать ухо востро», — решила я.
Хозяйка рьяно прислуживала нам, и мы не смогли ее убедить присесть к столу.
— Хозяйка должна стоять, — твердила она. — Кто же иначе будет подавать?
Машь провозгласил тост. Он пожелал мне всего, всего наилучшего — обычная формула застолья. А потом ввернул «деловое слово»:
— Вы очень побеспокоились. Из-за кого же? Из-за него. Из-за этого вот мальчика. Вы оказали мне большую честь. Я все понимаю, хотя и безграмотен… Вон стоит мальчик. Несмышленый еще, а внимания требует. А главное — ему в жизни путь нужен. Верный путь. Школа — хорошо, но ведь одной школой сыт не будешь. Разве мало таких, которые бродят по свету неприкаянными после того, как окончили не одну, а сразу три школы?
Я решительно возразила — решительно по существу, а не по форме. В этом смысле я учла свою неудачу. (Светлана сказала мне позже, что я становлюсь человеком Востока быстрее, чем это можно было предположить.) Мои доводы сводились к признанию того простого факта, что учение — свет, а неучение — тьма.
Настоящий сборник рассказов абхазских писателей третий по счету. Первый вышел в 1950 году, второй — в 1962 году. Каждый из них по-своему отражает определенный этап развития жанра абхазского рассказа со дня его зарождения до наших дней. Однако в отличие от предыдущих сборников, в новом сборнике мы попытались представить достижения национальной новеллистики, придать ему характер антологии. При отборе рассказов для нашего сборника мы прежде всего руководствовались их значением в истории развития абхазской художественной литературы вообще и жанра малой прозы в частности.
«… Омара Хайяма нельзя отдавать прошлому. Это развивающаяся субстанция, ибо поэзия Хайяма – плоть от плоти народа. Куда бы вы ни пришли, в какой бы уголок Ирана ни приехали, на вас смотрит умный иронический взгляд Омара Хайяма. И вы непременно услышите его слова: «Ты жив – так радуйся, Хайям!»Да, Омар Хайям жив и поныне. Он будет жить вечно, вековечно. Рядом со всем живым. Со всем, что движется вперед. …».
«… Мин-ав почесал волосатую грудь и задумался.– Не верю, – повторил он в задумчивости.– Они выбросили все куски мяса, – объясняли ему. – Они сказали: «Он был нашим другом, и мы не станем есть его мясо». Он сказал – «Это мясо не пройдет в горло». Она сказала: «Мы не притронемся к мясу нашего друга, мы не станем грызть его хрящей, мы не станем обгладывать его костей». Он сказал: «Мой друг спасал мне жизнь. Еще вчера – пока не сорвался он с кручи – шли мы в обнимку в поисках дичи…» Да-вим бросил мясо, Шава бросила мясо.
«… – Почтенный старец, мы слушали тебя и поняли тебя, как могли. Мы хотим предложить тебе три вопроса.– Говори же, – сказал апостол, которому, не страшны были никакие подвохи, ибо бог благоволил к нему.– Вот первый, – сказал Сум. – Верно ли, что твой господин по имени Иисус Христос, сын человеческий, и верно ли, что он властвует над человеком в этом мире и в мире потустороннем?Апостол воскликнул, и голос его был как гром:– Истинно! Мы рабы его здесь и рабы его там, в царстве мертвых, ибо он господин всему – живому и мертвому!Абасги поняли старца.– Ответствуй, – продолжал Сум, – верно ли, что твой господин рожден от женщины?– Истинно так! – предвкушая близкую победу, сказал святой апостол.Сум сказал:– Скажи нам, почтенный старец, как согласуется учение твоего господина с учениями мудрых эллинов по имени Платон и по имени Аристотель? …».
Рассказ о том, как у Джоаккино Россини возник замысел написать оперу «Севильский цирюльник».
«… Георгий Гулиа менее всего похож на человека, едущего спиной вперед. Писатель остросовременный по складу своего дарования, чуткий не только к проблемам, но и к ритмам, краскам, интонациям дня сегодняшнего, он остается самим собой и в исторических своих книгах. Жизнь и смерть Михаила Лермонтова» прослоена такими комментариями от начала и до конца. Даты и факты, письма, свидетельства очевидцев и современников, оценки потомков, мнения ученых – все это сплавлено воедино, обрело смысл и цельность лишь благодаря живому голосу автора, его ненавязчивому, но постоянному «присутствию».
Жил-был на свете обыкновенный мальчик по прозвищу Клепа. Больше всего на свете он любил сочинять и рассказывать невероятные истории. Но Клепа и представить себе не мог, в какую историю попадет он сам, променяв путевку в лагерь на поездку в Кудрино к тетушке Марго. Родители надеялись, что ребенок тихо-мирно отдохнет на свежем воздухе, загорит как следует. Но у Клепы и его таксы Зубастика другие планы на каникулы.
Без аннотации Мохан Ракеш — индийский писатель. Выступил в печати в 1945 г. В рассказах М. Ракеша, посвященных в основном жизни средних городских слоев, обличаются теневые стороны индийской действительности. В сборник вошли такие произведения как: Запретная черта, Хозяин пепелища, Жена художника, Лепешки для мужа и др.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины» — не только откровенный разговор о самых интимных сторонах человеческой жизни, но и свидетельство человека, тонкой, поэтически одаренной личности, лучшие свои годы проведшего в лагерях.
Меня мачеха убила, Мой отец меня же съел. Моя милая сестричка Мои косточки собрала, Во платочек их связала И под деревцем сложила. Чивик, чивик! Что я за славная птичка! (Сказка о заколдованном дереве. Якоб и Вильгельм Гримм) Впервые в России: полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых! Многие известные сказки в оригинале заканчиваются вовсе не счастливо. Дело в том, что в братья Гримм писали свои произведения для взрослых, поэтому сюжеты неадаптированных версий «Золушки», «Белоснежки» и многих других добрых детских сказок легко могли бы лечь в основу сценария современного фильма ужасов. Сестры Золушки обрезают себе часть ступни, чтобы влезть в хрустальную туфельку, принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза, а «добрые» родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.