Три повести - [10]
Он говорил без выражения, монотонно. И было в его лишенных внешнего эффекта словах что-то привлекательное, искреннее.
— Прошлым летом я имел удовольствие прокатиться вокруг Европы, — продолжал он, задымив сигаретой. — Знаете, какое я сделал открытие? Наши девушки — самые лучшие, самые скромные в мире. А мы ворчим на них и мало их ценим. Пью за девушек в вашем лице. Вот и бабушка выпьет.
— Ай, мая не буду! Крепкий водка! — крикнула старуха.
— Нет, будешь, — настаивал директор, улыбаясь. — Наталья Андреевна… — Кирилл Тамшугович подул на стопку, словно хотел остудить ее. — Нам с вами работать. Вы человек молодой. А я старый… Да, да! Мне под сорок. Как мог я обидеть вас? Тогда, при первой встрече.
Я запротестовала:
— Откуда вы это взяли? Я вовсе не обиделась.
— Не говорите этого, Наталья Андреевна. Я вас встретил не по-товарищески. Чего доброго, вы могли подумать, что я настроен против вас. Но это совсем не то… Это прошло. Даже удивительно, как я мог! Надо дорожить и собой и другими и не расстраиваться попусту. Ведь верно?
Я кивнула в знак согласия.
— Я, Наталья Андреевна, много думал в последнее время. Это, оказывается, небесполезное дело. Правда, находятся люди, которые считают, что думают одни бездельники, а настоящие люди только делают полезное дело. По образованию я физик, Наталья Андреевна. Учился в Московском университете. Есть у меня душа и совесть. Видите, какой я богатый!
Он захохотал и отпил коньяку.
Я смотрела на него и поражалась: во-первых, его изменившейся внешности и, во-вторых, тому ложному впечатлению, которое он произвел на меня с первого взгляда. Тогда он походил на бирюка, а нынче…
— Так вот, один пример из области физики. Существует полезная цепная реакция. Она происходит в атомном реакторе. А есть бесполезная. Это в людях. Ты обидел меня, я — другого, другой — третьего. Куда это годится? Я могу понять и простить невольные обиды, невольно нанесенные царапины. Обиды по глупости. Но ненавижу подлецов по призванию, наносящих долго не заживающие раны. Вот у нас работает один старикашка. Вернее, работал. Недавно ушел на пенсию. Он писал ложные доносы, а было время, когда ложным доносам давали ход. Мой отец погиб по ложному доносу этого старикашки. Два года назад отец получил реабилитацию. Бумажка есть, а человека нет! И вот я спрашиваю себя: можем ли мы терпеть в своей среде подлецов?
Он с минуту глядел мне в самые зрачки.
Я дала ему полную возможность выговориться. Он, видимо, испытывал в этом потребность.
Кирилл Тамшугович пил много. Чувствовалось, что он возбужден, говорил, сжав кулаки, время от времени ударяя ими по столу. Старушка при этом вздрагивала и мигала веками. Она, бедняжка, изо всех сил старалась потчевать нас, извиняясь за то, что нет на столе настоящей еды, а лишь орехи и мед.
Кирилл Тамшугович тряхнул головой и сказал:
— Ладно! Не будем копаться в душевных переживаниях. Верно говорю? Но вы литератор и должны меня понять.
— Какой я литератор! — сказала я. — Всего лишь истолкователь литературы для учеников, и то начинающий. Вроде щенка.
— Как вы сказали, Наталья Андреевна? Истолкователь? — Директор опустил на стол увесистый кулак. — Это очень верно! Истолкователь! Их-то нам и недостает. Ей-богу! Поучающих много, больше, чем надо, а вот истолкователей что-то маловато.
— Мне кажется, вы правы. Не знаю, как в физике, но в литературной критике, например, явно недостает глубоких истолкователей. Зато советчиков много.
Он надул губы. Сердито глянул из-под бровей.
— Ну их к бесу, этих советчиков! — проворчал Кирилл Тамшугович. — Мы слишком повзрослели, у нас уже седина в волосах, а советчики все на помочах нас водят. Плохие советчики на устаревших помочах… Вот был я вчера в районе, объяснял положение нашей школы, а они давай нотацию читать, как и что должно быть. И ни одного дельного, практически пригодного совета. Одни лозунги! Я послушал их и махнул рукой.
Я спросила, окончательно ли решено сохранить у нас прежний профиль школы-десятилетки.
— Да, — подтвердил он, — окончательно. Мы вводим основы сельскохозяйственного производства, расширяем школьное хозяйство. Значительно больше будет уроков по труду. Завтра должен приехать учитель по сельскохозяйственному производству. Посмотрим, что за человек.
Кирилл Тамшугович взглянул на часы.
— Ого, поздновато! — воскликнул он. — Вот это, называется, в гости явился! Ну, а теперь скажите честно: очень меня ругаете?
Я сказала, что вовсе не ругаю.
— Неправда!
Я настаивала на своем. Он недоверчиво косился на меня, на губах и в уголках его глаз все время играла улыбка.
Я устала, уже хотелось спать. Кирилл Тамшугович поднял стопку за мое здоровье.
— На этом закругляюсь… Мне кажется, я принял все меры, чтобы оградить вас от злословия. Присутствие вашей хозяйки исключает всякие сплетни.
— А я их не боюсь.
— Ну, это, должно быть, не совсем так. Девушка, особенно такая, как вы, не должна пренебрегать своей репутацией. Особенно в затерянном селе, как Дубовая Роща. Здесь одним словом могут наповал убить.
Директор встал, поблагодарил хозяйку. Он долго говорил по-абхазски, должно быть, приятные ей вещи: глазки старухи превратились в две небольшие линии, морщинистые щеки расплылись в улыбку.
Настоящий сборник рассказов абхазских писателей третий по счету. Первый вышел в 1950 году, второй — в 1962 году. Каждый из них по-своему отражает определенный этап развития жанра абхазского рассказа со дня его зарождения до наших дней. Однако в отличие от предыдущих сборников, в новом сборнике мы попытались представить достижения национальной новеллистики, придать ему характер антологии. При отборе рассказов для нашего сборника мы прежде всего руководствовались их значением в истории развития абхазской художественной литературы вообще и жанра малой прозы в частности.
«… Омара Хайяма нельзя отдавать прошлому. Это развивающаяся субстанция, ибо поэзия Хайяма – плоть от плоти народа. Куда бы вы ни пришли, в какой бы уголок Ирана ни приехали, на вас смотрит умный иронический взгляд Омара Хайяма. И вы непременно услышите его слова: «Ты жив – так радуйся, Хайям!»Да, Омар Хайям жив и поныне. Он будет жить вечно, вековечно. Рядом со всем живым. Со всем, что движется вперед. …».
«… Мин-ав почесал волосатую грудь и задумался.– Не верю, – повторил он в задумчивости.– Они выбросили все куски мяса, – объясняли ему. – Они сказали: «Он был нашим другом, и мы не станем есть его мясо». Он сказал – «Это мясо не пройдет в горло». Она сказала: «Мы не притронемся к мясу нашего друга, мы не станем грызть его хрящей, мы не станем обгладывать его костей». Он сказал: «Мой друг спасал мне жизнь. Еще вчера – пока не сорвался он с кручи – шли мы в обнимку в поисках дичи…» Да-вим бросил мясо, Шава бросила мясо.
«… – Почтенный старец, мы слушали тебя и поняли тебя, как могли. Мы хотим предложить тебе три вопроса.– Говори же, – сказал апостол, которому, не страшны были никакие подвохи, ибо бог благоволил к нему.– Вот первый, – сказал Сум. – Верно ли, что твой господин по имени Иисус Христос, сын человеческий, и верно ли, что он властвует над человеком в этом мире и в мире потустороннем?Апостол воскликнул, и голос его был как гром:– Истинно! Мы рабы его здесь и рабы его там, в царстве мертвых, ибо он господин всему – живому и мертвому!Абасги поняли старца.– Ответствуй, – продолжал Сум, – верно ли, что твой господин рожден от женщины?– Истинно так! – предвкушая близкую победу, сказал святой апостол.Сум сказал:– Скажи нам, почтенный старец, как согласуется учение твоего господина с учениями мудрых эллинов по имени Платон и по имени Аристотель? …».
Рассказ о том, как у Джоаккино Россини возник замысел написать оперу «Севильский цирюльник».
«… Георгий Гулиа менее всего похож на человека, едущего спиной вперед. Писатель остросовременный по складу своего дарования, чуткий не только к проблемам, но и к ритмам, краскам, интонациям дня сегодняшнего, он остается самим собой и в исторических своих книгах. Жизнь и смерть Михаила Лермонтова» прослоена такими комментариями от начала и до конца. Даты и факты, письма, свидетельства очевидцев и современников, оценки потомков, мнения ученых – все это сплавлено воедино, обрело смысл и цельность лишь благодаря живому голосу автора, его ненавязчивому, но постоянному «присутствию».
Жил-был на свете обыкновенный мальчик по прозвищу Клепа. Больше всего на свете он любил сочинять и рассказывать невероятные истории. Но Клепа и представить себе не мог, в какую историю попадет он сам, променяв путевку в лагерь на поездку в Кудрино к тетушке Марго. Родители надеялись, что ребенок тихо-мирно отдохнет на свежем воздухе, загорит как следует. Но у Клепы и его таксы Зубастика другие планы на каникулы.
Без аннотации Мохан Ракеш — индийский писатель. Выступил в печати в 1945 г. В рассказах М. Ракеша, посвященных в основном жизни средних городских слоев, обличаются теневые стороны индийской действительности. В сборник вошли такие произведения как: Запретная черта, Хозяин пепелища, Жена художника, Лепешки для мужа и др.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины» — не только откровенный разговор о самых интимных сторонах человеческой жизни, но и свидетельство человека, тонкой, поэтически одаренной личности, лучшие свои годы проведшего в лагерях.
Меня мачеха убила, Мой отец меня же съел. Моя милая сестричка Мои косточки собрала, Во платочек их связала И под деревцем сложила. Чивик, чивик! Что я за славная птичка! (Сказка о заколдованном дереве. Якоб и Вильгельм Гримм) Впервые в России: полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых! Многие известные сказки в оригинале заканчиваются вовсе не счастливо. Дело в том, что в братья Гримм писали свои произведения для взрослых, поэтому сюжеты неадаптированных версий «Золушки», «Белоснежки» и многих других добрых детских сказок легко могли бы лечь в основу сценария современного фильма ужасов. Сестры Золушки обрезают себе часть ступни, чтобы влезть в хрустальную туфельку, принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза, а «добрые» родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.