Итак, Конан решил, что тут ему больше нечего делать и, прихватив мешок с хорьками, вознесся по веревке наверх, перелез через стену и отправился на свой пост. По пути он бросил мешок в колодезь неподалеку от дворца Пирия Флама. Очистив таким образом руки и душу, киммериец взглянул на небо, убедился, что луна стоит еще совсем низко, и без особой торопливости покинул кварталы, где селилась шадизарская знать. Вскоре он добрался до дверей Хирталамоса, кивнул старому слуге-привратнику и, минуя череду погруженный во мрак комнат, прошел на террасу, а затем - к бассейну. Туника его намокла от крови петуха, но не успел Конан раздеться и плеснуть на плечи воды, как за окнами женских покоев раздался шорох.
– Позавчера был светлый волос, вчера - темный, сегодня - рыжий, - пробормотал он и направился к террасе.
…Спустя немалое время, уже перед самой утренней зарей, Конану все же удалось добраться до курятника. Памятуя о том, что Митра троицу любит, он ощипал Нидерлага, насадил его на обгоревший дротик, поджарил и съел. Но этот петух, не в пример двум первым, оказался столь жестким и жилистым, что каждый проглоченный кусок киммерийцу пришлось запивать добрым глотком вина.
К счастью, у него был непочатый кувшин аргосского, так что сражение с Нидерлагом Неутомимым Конан все-таки выиграл.
* * *
Хирталамос заявился с рассветом.
Туранские всадники уже не сопровождали его, покинув караван за городскими воротами, и только четверо дюжих немедийцев да двое доверенных слуг прошли за купцом на террасу, спустились по ступенькам и сопроводили своего господина в сад. В руках немедийцев покачивались носилки с довольно большим ящиком полированного дерева; в нем, вероятно, и находился тот дорогой товарец, за коим Хирталамос ездил в Аренджун. Носилки были оставлены у ближайшего фонтана, слуги и стража, повинуясь нетерпеливому жесту хозяина, удалились, а купец, вытряхивая дорожную пыль из бороды, устремился прямиком в курятник.
– Ну как, сын мой? В прибылях мы или в убытке?
– И в том, и в другом, - сказал Конан. - Прибыль у нас - тринадцать покойников, а убыток - две петуха. Однако не беспокойся: твой драгоценный Фигля жив и здоров.
Хирталамос, остановившись на пороге, дважды пересчитал тела, лежавшие в ряд за изгородью.
– Тут я виду только десятерых, о гнев Аримана!
– Трех я отправил к Нергалу из другого места. Прямиком из усадьбы Флама, прошлым вечером.
– О! - глаза купца удивленно округлились. - Так ты и там побывал!
– Само собой. Один раз сагаровы ублюдки подбросили мне хорьков, а в другой раз не успели - ублюдков я задавил, а хорьков - утопил. И было их, для ровного счета, тридцать. Да, тридцать, клянусь Кромом! Этих зверюг тебе тоже придется оплатить. Они стоили мне два кувшина крови.
– По три золотых пойдет? - прищурился Хирталамос.
– По пять, - буркнул Конан. - Два кувшина крови, говорю тебе! Такие увертливые твари!
– Хорошо, пусть будет по пять, - со вздохом произнес купец и, вытащив из-за пояса кошель, принялся отсчитывать монеты, выкладывая и на печку. Сто тридцать за Сагара с помощниками, сто пятьдесят за хорьков, тридцать за ночное бдение… Конан, следивший недреманным оком за блестящими золотыми кругляшами, напомнил:
– Двадцать пять забери назад. Лишнего мне не надо. Потом, пересыпав монеты в свой кошелек, сунув его за пояс и ощущая приятную тяжесть золота, он сказал,
– Недешево тебе обошелся этот Фигля! Тысячу золотых, да еще мне больше трех сотен! Не стоит он таких денег, почтенный. Вот Нидерлаг - другое дело! По виду, тот был крепким бойцом.
– Был? - брови Хирталамоса изумленно приподнялись. - Как - был? Куда он делся?
– Сюда, - Конан похлопал себя по животу. - Что ж ты думаешь, я наведался к Фламу из-за одних хорьков да Рябой Рожи с его ублюдками?
Все еще с удивление тряся головой, купец проследовал к загородке и установился на сидевшего там петуха.
– Это не твой Великолепный, - предупредил Конан. - Пришлось подменить, чтоб не пришибли ненароком. Фигля там, - он махнул рукой в сторону восседавших на балках петухов. - Хочешь, поищем вместе.
Но Хирталамос только махнул пухлой рукой да улыбнулся. - Нет нужды, сын мой. Идем, я покажу тебе настоящего Фиглатпаласара Великолепного, красу и гордость Ианты! Идем, муж доблести!
Киммериец, ожидавший чего-то в этом роде, последовал за хозяином к фонтану, к носилкам и ящику. Сверху ящик был прикрыт частой бамбуковой решеткой, позволявшей заглянуть внутрь; в высоту он достигал половины человеческого роста и казался немногим меньше в ширину.
Склонившись над ним, Конан узрел крупного петуха, разительно сходного с покойным Нидерлагом. У этого, правда, гребень был целым, но перьев в хвосте осталось поменьше, на левой лапе белел давний шрам, а на боку, у крыла, имелась пролысина величиной с шадизарский медяк. Петух был явно утомлен путешествием, но глядел воинственно и грозно - хоть сейчас в бой! И Конан с невольной жалостью подумал, что в Шадизаре достойного соперника этому забияке уже не найдется.
– Вот! - сказал Хирталамос, с гордостью простирая руку к своему сокровищу. - Вот он-то и стоит тысячу золотых! Его в тайне привезли из Ианты в Аренджун, куда я и отправился с надежной охраной, оставив в клетке подменыша… - Тут купец встрепенулся, оправил бороду и с тревогой уставился на Конана. - Надеюсь, лев среди львов, ты не в обиде? Не думаешь, что я тебя обманул?
