Три года одной жизни - [42]

— А побольше водички плеснуть — закипит?

— Глаза выжигает...

— Ну, посиди тогда чуток еще... Я сейчас...

К вечеру стало сырее и ветренее. Часовой ежился от холода, греясь, бил себя руками по бокам.

Яша добрался до платформы с кислотой. Пропела туго натянутая резина рогатки, звякнула пробитая слитком свинца бутыль, полилась на мокрую от дождя платформу кислота — зашипела. Подбежал Яша к часовому:

— Домнуле сентинела[2], горит!

Яша указал на окутавшуюся паром платформу. Кинулся туда часовой. Опередил его услужливый парень, попытался даже сбросить с платформы шипевшую бутыль один, но под силу ли мальчишке? Влез на платформу солдат, а нескладный парень опрокинул бутыль. Вылилась кислота вся — запенилась, закипела. Перепугавшийся парнишка бросился к водозаборному рукаву, крутанул колесо вентиля, направил на дымившуюся бутыль струю воды. Вспузырилась кислота, фонтанами брызг окатило всю платформу.

— Шо робишь? Шо робишь? — закричал часовой, закрывая лицо руками.

Но Яша знал, что «робил». К составу подбежали Алексей и его дружок Саша Чиков; полетели пузырьки с горючкой в оконца вагонов, на платформы с контейнерами и ящиками.

В жандармском управлении, в полицейпрефектуре затрезвонили телефоны — новая диверсия на железной дороге.

С первых же дней оккупации расклеены были по Одессе и ее пригородам приказы: «Каждый знающий о входах в катакомбы обязан немедленно сообщить о них в письменной форме в соответствующий полицейский участок. За невыполнение — смертная казнь».

Сотни въездов, входов, провалов, колодцев, ведущих в подземные каменоломни, знали горняки Усатова и Нерубайского — и ни одного сообщения ни немедленно, ни после.

Каратели взяли заложников, согнали в холодный сарай.

— Пока не укажете дорогу в подземный штаб партизан, не выпустим, — объявил переводчик.

Продержали людей раздетыми, голодными трое суток — не помогло.

Под дулами автоматов погнали всех к главному Нерубайскому въезду. Старики, дети, женщины... У наблюдавшего из штольни Бадаева сжалось сердце — во что бы то ни стало надо отбить людей у жандармов. Выслал к боковому выезду пулеметчиков -— решили отсечь шедших за заложниками солдат фланговым огнем. Приготовились, но нужно было выждать, пока люди подойдут к катакомбам ближе, чтобы было им куда укрыться от огня, который откроют в ответ жандармы.

Спустились заложники в балку, и, когда до въезда осталось уже несколько шагов, не выдержали люди напряжения, кинулись в штольню. С чердака крайнего дома с судорожной поспешностью застрочил пулемет. Партизаны открыли по дому ответный огонь. Но выпущенная фашистом лента все же сделала свое дело — в балке в лужах крови осталось лежать несколько человек.

Через два дня к Нерубайскому вновь подкатила машина с жандармами. Оцепили крайние дома. Арестовали восемь шахтеров, повезли якобы в Одессу. На самом деле высадили у одного из провалов степи. Прибывший с жандармами офицер оглядел всех, подошел к Кужелю, на чистейшем русском языке приказал:

— Веди к сбойке с Дальницкими шахтами!

Кужель попытался повести жандармов в ложном направлении. Офицер ударил старика перчатками по лицу.

— Думаешь, я дурак? У меня — ваша же схема, болван! — показал схему, с которой профессор сличал в музее «планчик» Кужеля.

Как могли раздобыть ее каратели? Очевидно было, что кем-то совершено предательство. Но кем?

— Веди! — еще раз приказал Кужелю офицер.

Кужель повел правильно, но через заминированную штольню, думал — взорвут ее саперы отряда, чтобы не подпустить карателей. Однако саперы медлили. Не поднималась, видно, рука на своих. А жандармы катили два пулемета, волокли ящики с толом. Как предупредить товарищей?

Потух у одного из конвоиров фонарь. Воспользовавшись темнотой, Кужель, будто споткнувшись обо что-то, упал, толкнул подгнивший крепежный столб. Посыпался с кровли песок. Крикнул Кужель:

— Задавленные шахты тут, трещит кровля, чуете? Сгинем все!

Песок струился сильнее и сильнее. Переглянулись конвоиры.

— А где ходят партизаны?

— Окольным путем, яким зразу повел! — сказал Кужель.

Горняки поняли хитрость товарища, поддакнули:

— Верно говорит старик, могила здесь! Там надо идти!

Офицер подозвал капрала, отдал ему по-румынски приказ, сам вернулся к выходу. Капрал пригрозил Кужелю:

— Буду гонять сутки, двое, пока не доведешь!

Оставалась одна надежда: видели, конечно, карателей партизаны, слышали в заминированной штольне голоса — успеют, может, устроить засаду в каком-нибудь полуобвалившемся штреке или узкой заходке. По таким местам и повел Кужель жандармов.

С каждым поворотом шахты становились теснее, ниже. У перекрестков, развилок капрал делал ногой метки. Но там, куда завел фашистов Кужель, не мудрено было заблудиться и с метками. Понял это капрал, заговорил по-другому:

— Смотри у меня! Седой не должен врать!

Но Кужель уже привел карателей к месту, заранее «оборудованному» партизанами для засады. Штрек был завален ракушечником, оставлен лишь небольшой лаз.

— Другого хода нет, — заверил карателей Иван Афанасьевич.

Капрал нахмурился:

— Хочешь обмануть?

Распорядился, чтобы солдаты связали арестованных длинной веревкой, конец ее взял себе.