Три гинеи - [67]
>{71} «Ранние письма Гертруды Белл» под редакцией Эльзы Ричмонд, с. 217–218.
>{72} Вопрос непорочности души и тела представляет невероятную сложность и одновременно интерес. Понятие викторианцев, эдвардианцев[453] и большинства современников короля Георга V о непорочности опирается, если не копать глубже, на слова апостола Павла. Для того чтобы понять их значение, мы должны проникнуться его психологией и окружающей обстановкой — нелегкая задача, если учесть, что биографических сведений о нем почти нет. Из самих посланий становится ясным, что он был поэтом и пророком, но страдал от нехватки логического мышления и не имел тех психологических знаний, с помощью которых нынешние люди, даже самые далекие от поэзии и предвидения, способны исследовать свои собственные чувства. Таким образом, его заявление о вуалях, на котором, судя по всему, и основана вся теория непорочности женщин, можно раскритиковать со всех сторон. В послании к Коринфянам он говорит: «И всякая жена, молящаяся или пророчествующая с открытою головою, постыжает свою голову, ибо это то же, как если бы она была обритая[454]». Тогда мы просто обязаны спросить, а что же постыдного в лысой голове? Но вместо ответа апостол Павел продолжает: «Итак муж не должен покрывать голову, потому что он есть образ и слава Божия…», — из чего следует, что быть обритым само по себе не очень стыдно, а вот быть при этом еще и женщиной — да. И это кажется несправедливым, поскольку «…жена есть слава мужа[455]». Если бы апостол Павел прямо сказал, что ему просто нравятся женщины с длинными волосами, многие из нас согласились и были бы о нем лучшего мнения. Но из его следующих слов ясно, что он предпочел иные доводы: «Ибо не муж от жены, но жена от мужа; и не муж создан для жены, но жена для мужа; посему жена и должна иметь на голове своей знак власти над нею, для Ангелов[456]». Какое им дело до длинных волос, остается лишь догадываться, да и сам апостол Павел, видимо, имел некоторые сомнения, иначе бы не счел нужным приплести сюда еще и природу. «Не сама ли природа учит вас, что если муж растит волосы, то это бесчестье для него, если жена растит волосы, для нее это честь, так как волосы даны ей вместо покрывала[457]». Такой аргумент, как нам кажется, необходимо скорректировать; природа, связанная с финансовой выгодой, редко имеет божественное происхождение; но если сам аргумент звучит весьма расплывчато, то вывод из него непреложен. «Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит[458]». Призывая таким образом в помощь своим личным взглядам знакомую, но всегда подозрительную триаду сообщников в виде Ангелов, природы и закона, апостол Павел делает вывод, который невозможно не заметить: «Если же они хотят чему-то научиться, пусть спрашивают о том дома у мужей своих; ибо неприлично жене говорить в церкви[459]». Сущность этого «неприличия», столь тесно ассоциированного с непорочностью, сформулирована в послании весьма неоднозначно и расплывчато. Кажется, что это связано с определенными половыми и личностными предрассудками апостола Павла, который, видимо, был не только холостяком (о его отношениях с Лидией[460] можно прочесть в «Апостоле Павле»[461] у Ренана[462], с. 149. «Можно ли точно сказать, что Павел не имел с ней более близких отношений, нежели деловые? Мы этого утверждать не можем[463]».) и, как многие холостяки, подозрительным по отношению к женщинам, но был он также поэтом и, подобно большинству из них, предпочитал пророчить сам, нежели слушать чьи-либо предсказания. Кроме того, он был человеком властного, доминантного типа, столь знакомого современной Германии, для которого расовое и половое превосходство имеет большое значение. Тогда, согласно определению апостола Павла, целомудрие, видимо, представляет собой сложное понятие, основанное на любви к длинным волосам и подчинению, любви иметь публику и диктовать ей свои условия, а также — на бессознательном, но чрезвычайно сильном природном желании, чтобы тело и разум одной женщины целиком и полностью принадлежало только одному мужчине. Подобная концепция, усиленная с помощью ангелов, природы, закона, традиций и Церкви, а также навязанная мужчиной, у которого на то есть свои мотивы и экономические возможности, была вне сомнения убедительной. Влияние этой концепции можно проследить через всю историю от апостола Павла до Гертруды Белл. Понятие непорочности использовали, чтобы запрещать женщине изучать медицину, рисовать обнаженную натуру, читать Шекспира, играть в оркестре и гулять по Бонд-Стрит
