Три гинеи - [36]

Теперь, по-видимому, можно дать какое-нибудь определение «культуре и интеллектуальной свободе». К счастью, для наших целей ему не надо быть исчерпывающим. Нет нужды обращаться к Мильтону[211], Гете или Мэтью Арнольду[212], ибо их определения подошли бы к оплаченной культуре, которая, по словам мисс Уитон, включает физику, богословие, астрономию, химию, ботанику, логику и математику, а также латынь, греческий и французский. Мы обращаемся в основном к тем, чья культура была бесплатной и состоит в основном из чтения и письма на родном языке. К счастью, ваш манифест под рукой, дабы помочь нам разобраться с формулировками: вы используете слово «бескорыстный». Поэтому давайте определим культуру как бескорыстное стремление к чтению и письму на английском языке, а интеллектуальную свободу — как право свободно говорить и писать, что думаешь. Это очень грубые определения, но их вполне достаточно. Тогда наш призыв можно начать следующим образом: «О, дочери образованных мужчин, этот уважаемый джентльмен заявляет, что война неизбежна, но, защищая культуру и интеллектуальную свободу, мы можем помочь ее предотвратить. Посему умоляем вас — тех, кто зарабатывает на жизнь чтением и письмом…», — тут слова застревают в горле, а мольба вновь растворяется в многоточии из-за фактов — фактов из книг и биографий, затрудняющих или вовсе не позволяющих продолжить.

О чем же идет речь? В который раз мы вынуждены прервать наше обращение, чтобы рассмотреть факты, найти которые не составляет труда. Вот, к примеру, перед нами лежит весьма поучительный документ — невероятно искренняя и воистину трогательная биография миссис Олифант[213]. Она была дочерью образованного мужчины и зарабатывала себе на жизнь чтением и письмом. Она написала огромное количество разных работ: романы, биографии, исторические очерки, путеводители по Флоренции и Риму, рецензии, бесчисленные газетные статьи. На вырученные деньги она также воспитывала своих детей, но как сильно миссис Олифант защищала культуру и интеллектуальную свободу? Судите сами; прочтите для начала несколько ее романов: «Дочь герцога», «Диана Трелони», «Гарри Джослин»; затем — биографии Шеридана и Сервантеса[214], творцов Флоренции и Рима; а в заключение погрузитесь в бесчисленные статьи пожелтевших газет, разные очерки, которые она публиковала в литературных изданиях. По окончании исследуйте состояние своего ума и спросите себя, привело ли это чтение к уважению бескорыстной культуры и интеллектуальной свободы. Разве оно, напротив, не запятнало ваш рассудок, не расстроило воображение и не заставило сожалеть о том, что миссис Олифант торговала своими выдающимися способностями, своей культурой и интеллектуальной свободой, дабы заработать на жизнь и воспитать детей?^{82} Принимая по внимание ущерб, который бедность наносит разуму и телу, а также необходимость кормить, одевать и воспитывать своих детей, мы неизбежно будем аплодировать ее выбору и восхищаться мужеством тех, кто поступил так же. В этом случае мы можем избавить себя от необходимости обращаться к таким людям с призывами, ибо они способны защитить бескорыстную культуру и интеллектуальную свободу не больше, чем сама миссис Олифант. Просить их подписать ваш манифест — все равно что требовать от трактирщика трезвости. Сам он, конечно, может вообще не пить, но, поскольку благополучие жены и детей зависит от его заработков, он вынужден торговать пивом, а его подпись под манифестом не будет иметь никакой ценности для трезвости в целом, потому как, подписав бумагу, он тут же вернется к прилавку и продолжит наливать своим клиентам. Таким образом, подпись дочерей образованных мужчин, вынужденных зарабатывать на жизнь чтением и письмом, под вашим манифестом не представляет ценности для бескорыстной культуры и интеллектуальной свободы, поскольку, подписав его, они тут же вернутся к столу и продолжат писать свои книги, лекции и статьи, продавая тем самым культуру и интеллектуальную свободу в рабство. Как выражение собственного мнения подпись имеет значение, но, если вы хотите получить настоящую помощь, вам придется сформулировать свою просьбу иначе и просить их взять на себя обязательства не писать ничего, что отрицает культуру, и не подписывать контракты, нарушающие интеллектуальную свободу. Почерпнутый в биографии ответ на это будет коротким, но исчерпывающим: «Мне перестать зарабатывать себе на жизнь?» Таким образом, сэр, понятно, что мы должны обратиться только к тем дочерям образованных мужчин, у которых достаточно средств к существованию. К ним мы могли бы обратиться именно так: «Дочери образованных мужчин, которым есть на что жить…» Но голос наш опять дрожит, а мольба вновь растворяется в многоточии. Ибо сколько вообще таких дочерей? Дерзнем ли мы предположить на глазах у Уитакера, перед законами о собственности и газетными публикациями о завещаниях, что 1000, 500 или хотя бы 250 женщин откликнутся на просьбу? Как бы то ни было, оставим подсчеты и продолжим: «Дочери образованных мужчин, которым есть на что жить, с удовольствием читающие и пишущие на родном языке, можете ли вы подписать манифест этого джентльмена и сдержать данные обещания?»