Три дочери Евы - [46]

Интересно, а в других частях света состоятельные люди также полны скрытых противоречий, как на Ближнем Востоке? – подумала Пери. Если внешне они воплощают собой незыблемый консерватизм и респектабельность, то внутри их кипит ярость и разочарование. Публичный человек в Турции, становясь частным лицом, меняется до неузнаваемости. В результате представители элиты – в особенности бизнес-элиты – постоянно упражняются в лицемерии. Собственное мнение они тщательно скрывают, всячески избегая разговоров о политике, если только их не вынуждают к этому обстоятельства, но и тогда они отделываются лишь общими фразами. На публике они напускают на себя безучастный вид, становясь похожими на покупателей в супермаркете, которые прогуливаются по рядам, не проявляя ни к чему особого интереса. Сталкиваясь с какими-либо тревожными явлениями, они предпочитают зажмурить глаза, заткнуть уши и держать рот на замке. Но оказавшись у себя дома, они срывают маску безразличия. Невозмутимость превращается в смятение, размеренная и плавная речь – в истерические крики, сдержанность – в бешенство. В замкнутом кругу, например на званых обедах, стамбульские буржуа предаются политическим дебатам со страстью, возмещая свое настороженное молчание на людях.

В Оксфорде, изучая историю западного мира, Пери узнала, что независимые взгляды и индивидуалистические ценности, присущие западной буржуазии, сыграли прогрессивную роль, в немалой степени способствуя падению феодализма. Создание класса капиталистов стало завершением важнейшего исторического этапа, эпилогом хроники, повествующей о судьбоносных событиях. С точки зрения Маркса, буржуазия создала мир по своему собственному образу и подобию. Будь «Манифест Коммунистической партии» написан в Турции и о Турции, главные его тезисы звучали бы совсем по-иному. Изменчивая и непостоянная, местная буржуазия усвоила все черты породившей ее культуры. Подобно маятнику, постоянно пребывающему в движении, она колебалась между самодовольной элитарностью и самоуничижительным преклонением перед государственной машиной. Государство – с большой буквы – было и остается основой основ. Подобно грозовой туче, закрывшей небосклон, авторитет государства довлел над каждым домом, будь то роскошный особняк или убогая хижина.

Пери обвела взглядом лица сидевших за столом. Богатые, очень богатые и сказочно богатые – никто из них не ощущал себя в безопасности. Все сознавали, что их положение зависит от малейшей прихоти государства. Даже самые влиятельные могут в одночасье потерять власть, самые состоятельные – в мгновение ока стать нищими. Твоя вера в Государство должна быть так же незыблема, как вера в Бога. И причина этой веры одна: страх. Буржуазия, несмотря на свой внешний блеск, напоминает ребенка, трепещущего перед отцом, слово которого всегда непреложно. В отличие от своих собратьев в Европе, турецкие буржуа лишены традиций, памяти, смелости и независимости. Ожидания, которые связывает с ними государство, весьма далеки от их собственных желаний и устремлений. «Я в таком же положении, – вздохнула про себя Пери. – Всю жизнь стараюсь быть такой, какой меня хотят видеть другие».

Запахи свечей и специй, смешиваясь, висели над столом, подобно густому туману. В комнате становилось душно, хотя с террасы, куда несколько мужчин уже удалились покурить, долетал свежий морской ветер. От Пери не ускользнуло, что некоторые гости обмениваются взглядами, полными взаимного недовольства. Политика с легкостью превращает друзей во врагов. Правда, справедливо и обратное: политика объединяет людей, и часто товарищами становятся недавние соперники, хотя, кроме общих суждений, имеют мало общего.

В следующие четверть часа политическая дискуссия продолжалась. Позы становились все более напряженными, лица – каменными, улыбки – натянутыми. Гости обсуждали будущее Турции, постоянно перемежая свою речь эмоциональными восклицаниями. Так как будущее Турции неразрывно связано с будущим всего земного шара, они не оставили в стороне проблемы Америки, Европы, Индии, Пакистана, Китая, Израиля, Ирана. Разумеется, никому доверять было нельзя, хотя одних стран следовало опасаться в большей степени, других – в меньшей. Все они ловко манипулировали своими марионетками и вели против Турции коварную игру, контролируя каждый шаг турецких политиков с помощью нечестной подковерной игры. Все эти люди, собравшиеся за изысканным столом, говорили о международных отношениях с настороженностью и опаской, словно речь шла о наркоманах и уличных бродягах, от которых в любую минуту можно ожидать злобного выпада.

Пери слушала, не проронив ни слова, хотя ее одолевали противоречивые чувства. Ей отчаянно хотелось вернуться домой, забраться в постель и, уютно устроившись под одеялом, почитать какой-нибудь роман в полном одиночестве. В то же время она укоряла себя за неумение наслаждаться теми удовольствиями, которые дарит ей жизнь, – чудесным вечером, вкусной едой, превосходным вином. Дочь часто упрекала ее за то, что она не умеет быть остроумной и веселой, и Пери не могла не признать, что упрек этот справедлив. А где-то в потаенных глубинах ее души зрело желание напиться до чертиков и разбить стоявший в ванной аквариум. Она никак не могла забыть ту историю, которую когда-то рассказал ей отец. О стае черных рыб, выедающих чернильные строчки стихов и глаза поэта.