Три дочери Евы - [117]

Пластический хирург, как видно, уже привык к подобному отношению.

– Швеция – тоже далеко не рай, – заметил он.

Весьма слабое оправдание, которое никого не убедило и не утешило. Хорошо говорить, что Европа мало похожа на рай, когда точно знаешь, что завтра окажешься там и будешь есть булочки с корицей. А тем, кто остался на родине, придется вновь и вновь сталкиваться с религиозными распрями, политической нестабильностью и терроризмом.

Пери сочувственно улыбнулась хирургу:

– Уезжать не хочется, оставаться тоже.

Ей хотелось объяснить тем, кто никогда не уезжал, что, несмотря на все их сложности, они находятся у себя дома, а значит, все их близкие и друзья рядом с ними, в то время как те, кто отправился за лучшей долей, всегда будут чувствовать себя чужими в новой стране, как бы хорошо она к ним ни относилась.

– Да, жить в Альпах – настоящая трагедия! – сказала подруга журналиста, которая, несмотря на многозначительные взгляды своего бойфренда, продолжала накачиваться виски.

– Альпы в Швейцарии, а не в Швеции, – попытался уточнить кто-то, но подруга журналиста пропустила это замечание мимо ушей.

Вскочив, она встала так, что все увидели, как из пояса ее тесной мини-юбки выпирает живот, и наставила на хирурга палец с наполовину обкусанным накрашенным ногтем:

– Вы все дезертиры! Жируете там у себя за границей… пока мы здесь боремся с экстремизмом, фундаментализмом, сексизмом… – Она огляделась по сторонам, словно искала другие «измы» поблизости. – А я не могу жить, когда моя свобода в опасности…

– Кстати, об опасности… – Хозяйка дома повернулась к экстрасенсу. – Дорогой мой, я должна показать вам дом. Только вы сможете объяснить, почему в нашем доме так часто происходят разные странные явления? Сначала эти лопнувшие трубы, потом удар молнии. А про сухогруз вы слышали? Врезался прямо в особняк на набережной, здесь недалеко, совсем как в кино!

Она посмотрела на мужа, спрашивая взглядом, не забыла ли она что-нибудь.

– Дерево! – подсказал он.

– Ах да, упавшее дерево проломило крышу! Как вы думаете, в доме поселился злой дух?

– Похоже, так оно и есть. Силы зла нельзя недооценивать, – изрек экстрасенс. – Вы проверяли комнату прислуги? Кто-нибудь из ваших горничных мог наложить на ваш дом проклятие.

– Неужели они на это способны? Да я тотчас выкину их всех из дома, если обнаружится что-то подозрительное! – Она с трудом перевела дух, словно не могла дышать. – Откуда начнем осмотр?

– С подвала. Если ищешь джинна, всегда надо начинать с самых темных закутков.

Когда хозяйка и экстрасенс прошли мимо нее, Пери вдруг почувствовала вибрацию. Она даже не сразу поняла, что звонит телефон мужа. Увидев номер, она побледнела. Это была Ширин.

Дом в Джерико

Оксфорд, 2002 год

Вскоре стало ясно, что у каждой из них есть в доме любимое место. Ширин просто обожала полежать в огромной ванне на ножках в форме когтистых лап. Заставив все полки свечами, кремами, маслами и ароматическими солями, она превратила ванную комнату в настоящее святилище сибаритства. Каждый вечер она совершала один и тот же ритуал: наполняла ванну горячей водой, добавляла туда кучу самых невообразимых смесей и нежилась в благоухающей пене не меньше часа, читая журналы, слушая музыку, полируя ногти и предаваясь мечтам.

Мона выбрала для себя кухню. Она всегда вставала рано, чтобы не пропустить утренний намаз. Совершив ритуальное омовение, она расстилала шелковый матрасик – подарок бабушки – и молилась за себя и за других, включая Ширин, которой, по ее убеждению, давно не помешал бы какой-нибудь легкий тычок от Бога. В чем он будет выражаться, должен решить сам Бог, ибо Он всеведущ. После намаза Мона спускалась в кухню и готовила для всех завтрак – блинчики, омлет или фул медамес.

Для Пери самым любимым местом стала ее огромная кровать под балдахином. Подаренное Ширин мягкое, как мех кролика, постельное белье из египетского хлопка сделало этот предмет мебели еще притягательней. Она даже к занятиям готовилась в постели. А по ночам любила прислушиваться к далекому шуму реки или шелесту ольховых ветвей, качаемых ветром. Тени на противоположной стене колыхались в медленном танце. Иногда их очертания напоминали ей карты каких-нибудь стран – реальных или вымышленных, и она думала о том, сколько тысяч жизней было загублено и сколько крови пролито, чтобы завоевать эти земли. Потом, утомившись от своих фантазий, она засыпала с надеждой, что на следующий день, когда она проснется, мир еще не провалится в тартарары и все будет по-прежнему.

По утрам, когда Ширин еще спала, а Мона молилась, Пери выходила на пробежку. Заставляя свои мышцы работать, она думала об Азуре. На что он рассчитывал, когда убедил Ширин собрать их вместе? Какая лично ему в этом выгода? И чем дольше она ломала голову над этой загадкой, тем больше в ее душе росло негодование, как будто внутри разливалась желчь.

Чаще всего ехидные шутки и подколки звучали на кухне, особенно когда там пахло выпечкой. Однажды Ширин, не выдержав, даже выбежала прочь с криком, что с нее хватит и что ноги ее больше здесь не будет, но к ужину вернулась. В следующий раз сорвалась Мона – по той же схеме. Спорили в основном о Боге, религии, вере, свободе личности и иногда – о сексе. Мона настаивала, что до свадьбы непременно нужно хранить девственность, причем того же ожидала от будущего мужа; у Ширин ничего, кроме смеха, такое самоотречение не вызывало. Что касается Пери, то она, не видя смысла в целомудрии, но и не находя особого удовольствия в сексе, как ей, возможно, хотелось бы, просто слушала их, не примыкая ни к кому, как, в общем-то, поступала всегда.