Три дня без Веры - [12]

— Разве у вас есть дом?

— Дома нет, а квартира есть. Двухкомнатная.

— Правда? — удивилась Вера.

— А ты думала, я живу на вокзале?

Вера немного смутилась. Действительно, с чего она взяла, что у этой симпатичной во всех отношениях женщины нет дома.

От толпы отделилась блондинка с длинными распущенными волосами в такой же, как у Веры, дутой куртке и голубых джинсах. Хорошо сложенная, с крупными серыми глазами и правильными чертами лица, она была похожа на модель из дорогого журнала — просто красавица. Девушка нетвердой походкой подошла к старухе и, расплывшись в ослепительной улыбке, которая ничего не выражала, сказала, с трудом выговаривая слова:

— Баб Зин, дай жетон.

— Нет у меня жетона. — Старуха явно была недовольна.

— Жалко.

— Эх, Шурка, — сказала старуха, — опять надралась. Отца бы пожалела. Иди домой.

— Не могу, — сказала Шурка, продолжая улыбаться. — От меня разит за километр. Но я, — она подняла вверх указательный палец, — как раз собираюсь ему позвонить.

Ее глаза блестели, а на щеках выступил румянец.

— Дура ты, дура, — сказала старуха, качая толовой. — Так и пробегаешь всю жизнь. Замуж тебе надо.

— Замуж рано. Баб Зин, пусти переночевать. А я с гавриками погуляю.

— С гавриками я сама могу погулять, — строго сказала баба Зина. — А спать будешь на попу.

— Ура, — обрадовалась Шурка, — хочу спать на полу! А почему?

— Вон, — старуха ткнула в Веру указательным пальцем, — из дома ушла. Тоже умная, вроде тебя.

— О! — сказала Шурка и снова расплылась в улыбке. — Привет!

Казалось, она только теперь заметила Веру.

— Александра.

— Вера.

— Это правильно, — сказала Шурка, — родителей нужно держать в строгости. У тебя нет жетона?

— Карта, — Вера достала из сумки телефонную карту. — Вот.

— Я быстро, — сказала Шурка. — Скажу, что у подруги осталась. Два слова — и все.

— Конечно, — улыбнулась Вера. — Говори, сколько нужно.

— Эх, головушка моя горькая, — сказала баба Зина, когда Шурка ушла. — Жалко мне ее. Два года тут ошивается. А пьет хуже любого мужика. Это потому что она без матери росла.

— Без матери?

— Мать — это одно название. Родила — и до свиданья. Вот тебе и мать.

— А сколько ей лет?

— Шурке? Шестнадцать.

— Мне тоже шестнадцать, — сказала Вера.

Баба Зина насторожилась.

— Ты на нее не смотри. У тебя своя жизнь, у нее своя. Переночуешь у меня — и домой. Нечего тебе одной по городу шататься.

— А кто такие гаврики? — вспомнила Вера.

— Гаврики? Тяпа, Полкан и Тишка — этого я недавно взяла, когда Рыжий пропал. Хороший пес, но глупый.

— Целых три собаки? — удивилась Вера. — Вот это да.

— Ладно, — сказала баба Зина, тяжело поднимаясь со ступенек. — Собираться надо. Пора.

11

— Тише ты, — сказала баба Зина, когда они выходили из лифта, и толкнула Шурку в бок, — люди спят.

Шурка всю дорогу рассказывала что-то и смеялась, а баба Зина ее воспитывала. Из их разговора Вера поняла, что баба Зина знает ее давно и имеет на Шурку большое влияние. Когда на «Речном вокзале» они вышли из метро, Шурка хотела купить пива, но баба Зина сказала:

— Я тебе куплю пива — на улице будешь ночевать.

И Шурка сразу отступилась, хотя знала, что на улице баба Зина ее не оставит — не такой она человек.

Баба Зина достала из кармана ключи — за дверью залаяли собаки. Когда дверь открылась и собаки с радостным лаем бросились ей навстречу, баба Зина на них прикрикнула, и они, замолчав, вернулись в квартиру, но там, отталкивая друг друга, снова бросились ее облизывать. Две из них, стоя на задних лапах, несколько раз лизнули ее в щеку, а третья, рыжая гладкошерстая такса, вертелась у ее ног и жалобно скулила, требуя справедливости.

— Что, сосиска, — сказала баба Зина, — соскучился?

— Какой смешной.

— Это Тишка, — объяснила баба Зина.

Тишка радостно залаял.

— А это Тяпа.

Тяпа, большая лохматая собака, серая с рыжими подпалинами, была самой старой. Полкан, самый молодой, несмотря на свой юный возраст, был выше Тяпы. Черный, как сажа, он был похож на овчарку, которая наступила в белую краску, потому что лапы у него были белые.

— Привет, гаврики, — сказала Шурка.

— Полкан встал на задние лапы и лизнул ее в нос, а Тишка по своему обыкновению стал скулить. После этого собаки обнюхали Веру и, судя по всему, остались довольны — Вера им понравилась.

— Они любят гостей, — сказала баба Зина, — но не всех. Кольку-сантехника, на дух не переносят — Полкана даже запирать приходится. Это потому что Колька пьет — собаки этого не любят.

— Ерунда, — сказала Шурка.

Она вдруг как-то погрустнела, обмякла, и Вера поняла, что Шурка наконец протрезвела.

— Я тоже могу выпить.

— Нашла чем гордиться, — недовольно сказала баба Зина.

Вера огляделась. Эту квартиру она представляла иначе. Вера рассуждала так: если дома у человека живут три собаки («Мр-мяу», — сказал толстый полосатый кот и потерся о ее ноги)… и кот. Если дома у человека живет такая свора, глупо ждать, что ты придешь в гости и увидишь идеальный порядок, надраенные полы и белоснежную раковину, сверкающую, как в рекламе чистящего порошка «Комет». Кроме того, баба Зина была человеком пожилым и, судя по всему, одиноким. В таком возрасте вести хозяйство трудно, а помочь некому. Вера готовилась к самому худшему, правда, после ночи, проведенной в общежитии, ее было трудно испугать — главное, чтобы не на улице. Каково же было ее удивление, когда, оглядевшись, она увидела уютный, сияющий чистотой дом. Тут не было пыльного тряпья и разного хлама, который годами копят старые люди, потому что, с одной стороны, жалко, сердце прикипело, а с другой стороны, выбросить некому. Никаких кружевных салфеток, пожелтевших от времени, и изъеденных молью половиков, никаких дырявых кастрюль и ветхих стульев, на которых нельзя сидеть, потому что они сломаны. Роскошной мебели тут, конечно, тоже не было, потому что на пенсию, даже если просить милостыню, особенно не разживешься.