Три девицы под окном - [45]

После окончания школы, поступив в институт культуры и переехав в Питер, Рита постепенно потеряла связь с Дианой Валерьевной. В ту пору сотовые телефоны ещё не были доступны нищим иногородним студентам – даже родной бабушке она не могла звонить слишком часто, приходилось бегать на переговорный пункт. Приехав домой на каникулы после первой сессии, Рита сразу же помчалась в студию – но оказалось, что помещение уже несколько месяцев сдаётся каким-то сектантам. Поколебавшись, она направилась к преподавательнице домой, но дверь ей никто не открыл. Впрочем, Риту это не сильно удивило. Очевидно, Диана Валерьевна на выезде. Вероятно, очередной корпоратив. А может, она вообще в другом городе на конкурсе…

И только потом, через общую знакомую, до неё дошло ужасное известие. Дианы Валерьевны больше не было в живых, она погибла дикой и страшной смертью.

Это случилось из-за конфликта с клиентом, каким-то авторитетом из «братков». Судачили разное, но никто доподлинно не мог ручаться за достоверность сведений. Однако картина в целом выглядела примерно так: танцовщица отказалась уединиться с заказчиком после выступления. Он не воспринял отказ всерьёз и попытался её облапать, за что тут же получил заслуженную пощёчину – в вопросах самоуважения Диана Валерьевна была категорична и скора на расправу. Её убили люди, работающие на этого авторитета: сначала пустили «по кругу», а изнасиловав, завезли куда-то в лес и выкинули из машины.

Тело её нашли только два месяца спустя.

Часть 2

…Мир хороший, девочка, только для взрослых,

он красивый, девочка, хоть и грубит.

Ты старайся, девочка девяностых,

младшая сестрёнка моих обид…

…Ты играй, Господи, в шахматы и нарды

Ты вози, Господи, на печи Емелю,

не давай мне Господи, того, что мне надо,

дай мне только Господи, понять, что имею

(Аля Кудряшева)

– Ты как? – Ася пытливо всматривалась в бледное лицо подруги детства. Да уж, выглядит неважнецки, краше в гроб кладут: чёрные круги вокруг глаз, как у панды, обветренные сухие губы, щёки ввалились… Однако Рита выдавила из себя слабую улыбку и даже попыталась пошутить:

– Ну… по сравнению с Бубликовым – неплохо.

– Прости, – смутилась Ася и крепко стиснула её ладонь. – Понимаю, что вопрос идиотский…

– Да ладно тебе, – Рита отвела взгляд. – Я тоже понимаю, как трудно в подобных ситуациях подобрать нужные слова. Все ведь по-разному свою боль переживают: кто-то специально ищет сочувствия, а кто-то наоборот – бежит от чужой жалости, как от чумы… Знаешь, не очень хочется напрягать чужих людей личными проблемами. Да мне и самой пока тяжело это обсуждать.

Ася погладила её по волосам, убирая упавшие на лицо пряди.

– Если тяжело – можем не обсуждать. Как скажешь.

– Ну, что ты… – Рита покачала головой. – Вы с Нелькой – единственные, кому я об этом рассказала. Мои самые близкие, самые родные. Даже бабушка не знает. Не хочу её тревожить – у неё и так то сердце, то давление… Так что это моя боль. Она никого, по большому счёту, не касается.

– Нелька не смогла приехать, – Ася виновато улыбнулась. – У неё сейчас в колледже самая горячая пора, зачёты принимает. Но обещала вырваться к тебе на каникулах, после Нового года.

Рита прикрыла глаза. Новый год… Чёрт бы его побрал. От того, что несчастье произошло с ней именно в период предпраздничной суматохи, оно воспринималось куда больнее и острее. Невыносимо было наблюдать за чужими сияющими лицами, за украшенными ёлками в коридорах больницы, за иллюминацией на улице, которую она видела через окно палаты, даже не вставая с кровати. А ещё невыносимее были звонки, sms и сообщения в соцсетях от бывших сокурсниц, учениц и коллег – сплошь поздравления с наступающим и пожелания чудес, счастья, «сбычи мечт» и прочих житейских радостей. И ведь нельзя было игнорировать эти послания – приходилось, стиснув зубы и глотая слёзы, вежливо благодарить и сыпать дежурными пожеланиями…

– Отключи телефон, – посоветовала Ася серьёзно. – Мало ли, может, ты уехала куда-то на праздники. Ты вовсе не обязана рассыпаться ни перед кем в ответных любезностях.

С соседней койки, кряхтя, поднялась молодая женщина с огромным животом и, переваливаясь уточкой, направилась к выходу. Ася с Ритой проводили её глазами. Затем Ася бросила на подругу быстрый внимательный взгляд и отметила, как та смотрела на этот круглый беременный живот – алчно, с тоской, с лютой завистью.

«Какой же это идиотизм, – сердито подумала Ася, – когда в одной палате лежат и роженицы, и абортированные, и потерявшие детей…»

– Так глупо, – словно прочитав её мысли, заметила Рита, – что аборты делают прямо здесь. Мне по жизни, в общем-то, всегда было наплевать, кто и как распоряжается своим телом и своим потомством, это их дело. Но… хоть бы их в каком-то другом месте резали, что ли. А то с одной стороны – вереница пузатеньких будущих мамочек, с другой – мы, бедолаги, после выкидышей или замерших беременностей, и тут же – нарядная хихикающая очередь на аборт!

– Ну уж… прямо-таки нарядная, – пробормотала Ася в замешательстве.

– Клянусь тебе! Они там все при макияже-маникюре, с уложенными в парикмахерской причёсками, – с жаром воскликнула Рита. – На аборт – как на праздник! Самое абсурдное, что даже на двери операционной наклеен цветной Дед Мороз. Для поддержания боевого настроя, что ли? «Кто был хорошей девочкой – тот получит от доброго дедушки подарок…»