Три брата - [7]

Танхум догадывался, почему Юдель так усердно уговаривает его идти работать к нему. Богатей хочет всю их землю прибрать к рукам.

– Не все ли равно, где работать. Мой хозяин меня тоже не обижает, – ответил Танхум. – Хватит и того, что у вас работают Рахмиэл и Заве-Лейб.

– Зачем же тебе околачиваться вдали от дома и валяться где попало, когда можешь с родными братьями у меня работать? – не отставал от него Юдель. – Но раз уж тебе там так нравится, иди, иди… Разве я за свои деньги не найду людей? Мне пороги обивают, чтобы взял на работу, а ты еще ломаешься.

– Зачем мне ломаться? – усмехнулся Танхум. – Каждый ищет для себя работу повыгодней. Мне там хорошо, вот я и иду туда.

Юдель давно подметил, что Танхум относится к нему недоброжелательно. Может, шульц4 когда Танхум работал сотским в приказе5, натравил на него этого парня? А сейчас, когда у Бера пала лошадь и он, Юдель, собирался уговорить старика сдать ему в аренду последние три десятины, Танхум наверняка станет помехой на его пути. Юдель попытался как-то задобрить Танхума, но разговор не клеился. Когда они дошли до пятого клина, Юдель повернул влево, а Танхум, погружая свои черные босые ноги в раскаленную пыль, пошагал дальше.

«Ну и пшеница выросла у него на нашей земле, – подумал Танхум, осматривая поле, на которое свернул Юдель. – Эх, если бы эта пшеница была нашей!»

Дойдя до межи, он сорвал несколько колосьев, растер их пальцами, сдул полову и залюбовался крупными, налитыми зернами, лежащими у него на ладони. Всю дорогу он то тут, то там срывал колосья и сравнивал их зерна с теми, что были у него в руке, и ему казалось, что лучшей пшеницы, чем на ниве его отца, нигде нет.

Жатва была в самом разгаре. Всюду с шумом двигались жатки, а следом за ними с вилами и граблями шли женщины и дети, быстро подбирая только что скошенный хлеб и складывая его в валки.

Проходя мимо еще не сжатой полоски отца, Танхум вдруг увидел соседа – Боруха Зюзина, лошадь которого всегда впрягали в пару с их лошадью при пахоте и уборке. Теперь их лошадь пала. «Что будет делать теперь Борух со своей одной лошадкой?» – подумал он.

Танхум любил дочь Боруха, Гинду, считался ее женихом и, бывало, не вылезал из их дома. Сейчас он начал избегать эту семью. Задумав жениться на стороне, он все реже и реже стал бывать у них. Однако при мысли о том, что надо расстаться с Гиндой, сердце его сжалось. Он бы с радостью женился на ней, но кто поверит, что такой бедняк, как Борух Зюзин, может дать ему богатое приданое,

Дойдя до косогора, Танхум услышал, что его кто-то окликнул. Он догадался, что это Борух, но притворился, что не слышит. Но тот наискосок пустился за ним вдогонку, пока не настиг его. Запыхавшись, с трудом переводя дыхание, Борух сказал:

– Думал, ты это или не ты… Звал тебя, да не слышал, видно. По походке вижу, что это ты, и хотел все же убедиться… Куда торопишься?

Стараясь не вступать в разговор, Танхум нехотя ответил:

– Надо… Обещал хозяину, где нанялся, что обязательно приду.

– Такая беда у вас с лошадью, и мать больна, а ты уходишь? – упрекнул его Борух.

– Я ненадолго, скоро приду, – ответил Танхум и, чтобы уйти от разговора, который, как Танхум понимал, больше всего интересует Боруха, он заговорил совсем, совсем о другом: – Там, в лощинке, на нашей земле… видали, какую пшеницу вырастил Юдель Пейтрах? Вот это пшеница… просто золото. Ни у кого такой пшеницы нет…

– Да, да! Чтобы этого мироеда болячка задавила! – сочувственно ответил Борух. – А сейчас на оставшейся вашей полоске, которую с таким трудом твой отец вспахал и посеял, зерно начинает осыпаться. Сами же будете пухнуть от голода. А ты в такую горячую пору где-то шляешься… Куда тебя опять нелегкая несет?

– Я нанялся. Разве я один у отца? Рахмиэл и Заве-Лейб тут, на месте – пусть и помогают убирать, – оправдывался Танхум и, попрощавшись с Борухом, пошел своей дорогой.

4

Бер хорошо понимал, что постигшая его беда на руку Юделю Пейтраху. Сейчас этот богатей надеется съесть его с потрохами. Платить подати нечем, шульц этим воспользуется и сдаст его землю Юделю, который внесет за него недоимки и будет хозяйничать на ней. А ведь сколько лет Бер не сдавался, не терял надежды стать на ноги и со своими сыновьями обрабатывать свою землю.

…Еще лет пять тому назад, во время чумы, у Бера Донды пали обе лошади, и только оставшиеся от них хвосты да ржавые подковы напоминали ему о его былых гнедых. Большую часть своего надела Беру пришлось сдать Юделю Пейтраху, а его сыновьям пойти батрачить на чужих нивах и токах. Но все же Бер надеялся снова стать на ноги, вырвать свою землю из цепких рук Юделя и всей семьей работать на ней. Но все это не сбылось. Не сумел он выбиться из нужды, и тревога за землю все больше и больше охватывала его и его сыновей, хотя каждый переживал это по-своему.

Земельный надел Бер получил в наследство от своего деда, одного из первых евреев-поселенцев, осевших в степях юга России. В тридцатые годы прошлого века эти поселенцы, гонимые нуждой, голодом, рекрутчиной, преследованиями, прибыли сюда, в дикую, необжитую степь, из Западной Белоруссии.