Трезвый дневник. Что стало с той, которая выпивала по 1000 бутылок в год - [15]
Но ее голос звучал очень серьезно. «Ты сидела на лестнице и плакала, и сказала, что все любят меня больше, чем тебя. Помнишь?»
Я не помнила.
Самое дикое, что может случиться, – это потеря памяти. И самое дикое в этом – то, что это бьет не один раз. Затмение не похоже на удар или укус, оно не оставляет рану или шрам, когда случается с вами.
Закройте глаза, а потом откройте их. Вот так ощущается затмение.
Я была напугана забытым промежутком времени. Понятия не имела, как такое могло случиться. Я была там – и меня там не было. Первые напитки дали мне надежду на спасение. Но из книг Стивена Кинга я знала, что надежда может вернуться подобно бумерангу, и было похоже, что входная дверь оказалась началом опасного лабиринта.
Поэтому я поклялась, что никогда больше не буду так пить. И много лет держала это обещание. Я продолжала пить, но никогда – КАК В ТОТ РАЗ. Никогда – ТАК. Я убедилась, что это была обычная ошибка новичка. Это был лишь план.
Голод
Удивительно, насколько сильную боль ты испытываешь во время учебы в средних классах, даже если ее причина вполне тривиальна. Не та пара брюк, непроизносимая фамилия, бумажный комок, который самый популярный мальчик в параллели кинул тебе в спину во время классного собрания. Испытывал ли кто-нибудь когда-нибудь такую боль? Моя мама могла бы сказать, что все дети переживают подобное. Даже хулиганы. «Это сложное для всех время», – сказала бы она. Мило, как по мне. Но я была убеждена, что страдаю гораздо сильнее, чем остальные.
В шестом классе я каждый день в одиночку возвращалась домой. Тихими часами, когда мой брат еще не вернулся после футбольной тренировки, а родители с работы, я устраивалась у шкафа в поисках уюта. Крекеры. Куски чеддера таяли в микроволновке за семь секунд и начинали стекать по сторонам. Случайных глотков пива мне уже было мало. Мне требовались анальгетики из соли и сахара.
Стать обжорой в моем доме было непросто. Нужно было творчески подойти к проблеме. Мама покупала натуральное, жирное, арахисовое масло, но если удавалось смешать его с ложкой патоки, получалось что-то, напоминающее батончики Reese’s[31]. На четвертой полке в кладовой лежало четыре упаковки тортов, и я брала по куску каждый день.
Но этот новый уют подарил и новую боль. «Ты потолстела», – сказал однажды мой брат, когда развалился на диване и смотрел шоу Опры. К тому времени мы особо не разговаривали – он торчал в своей комнате и слушал Judas Priest[32]. Но все равно мог причинить боль. «Толстая» – кошмар, если ты девчонка. Самое худшее слово в мире.
На первую диету я села в седьмом классе. Мой ланч в школьной столовой состоял из салата айсберг с низкокалорийным соусом. Я пила только диетическую колу. Три, четыре банки в день. После школы я занималась по аэробным тренировкам Кэти Смит[33]. На ужин был готовый обед от Lean Cuisine. Сырная пицца. Сырные каннеллони[34]. Сырная лазанья. (Одно и то же в трех разных видах.) Помешательство на диетах в 80-е годы охватило всю нацию: напульсники, лосины и трико с V-вырезом были повсюду. Даже моя мать купила книгу, в которой был список калорийности продуктов, и я зазубрила его как Библию. Я не могла процитировать Евангелие от Иоанна, но четко знала – в черничном маффине 426 калорий.
Страдание от недостатка калорий описано многими, но редко кто упоминает, что в этом можно находить и удовольствие. Как долго я могу терпеть чувство голода? В каком количестве удовольствия я смогу себе отказать? Извращенное удовольствие в ответ на собственную боль.
Моя экстремальная диета стала борьбой за власть с моей матерью, так же как безумное количество косметики на моем лице или количество ситкомов, которые я смотрела каждый день. Я стала настоящим борцом с едой. Хорошее во всей ситуации было то, что она сблизила меня с другими девочками. Многие из нас к тому времени потели в трико, занимаясь аэробикой. Две подружки рассказали мне, как однажды они сидели на кровати в купальниках и обводили маркером проблемные места на телах друг друга. Когда я услышала эту историю, я подумала: это и есть любовь.
В восьмом кассе я нашла отличный способ для поднятия самооценки: писала небольшие рассказы, вдохновленные книгами Стивена Кинга. Учителя и одноклассники хвалили мое болезненное воображение и умение пользоваться академическим словарем. Писательство превратило школу из обители страха в обитель гордости. Естественно, английский всегда был моим любимым предметом.
В классе английского я встретила мою первую большую любовь. У Дженнифер были большие карие глаза, длинные каштановые локоны и ожерелье из граненых бусин, которое ей одолжила старшая сестра – и кроме прочего, привила любовь к группе Pink Floyd. Она сидела прямо передо мной, мы обнаружили, что наши взгляды на либеральную политику, песню Helter Skelter[35] и ужастики для подростков полностью совпадают, и постепенно сблизились.
Однажды она сунула мне записку на клочке бумаги.
