Тревожная ночь - [6]
Вихрастый легко перепрыгнул с площадки крана на платформу с тепловозом.
— Ой! — только успели воскликнуть в один голос Витя и Митя.
«Как в цирке!» — подумал Толя. И почувствовал, что полюбил этого необычного, такого смелого и красивого человека.
Толстый Толя всегда мечтал быть ловким и страшно завидовал стройным и гибким людям.
А вихрастый великан между тем протянул руку Михаилу Григорьевичу и громко сказал:
— Долинюк. Машинист подъемного крана. Вот, значит, так, товарищи.
— Кущин, — негромко, будто стесняясь, ответил Михаил Григорьевич, пожимая протянутую руку, и добавил: — Ну что ж, товарищи, время не ждет…
Долинюк погладил тепловоз и сказал:
— Вот, значит, какая музыка получается: «окошко» нам дали маленькое. Скоро поезда пойдут. — Он повернулся в сторону крана: — Ну, как там?..
«Окошком» на железной дороге называют время, которое выкраивается для каких-либо работ на путях, пока не идут поезда. А тут, на станции Большие Березки, работу «подпирал» дальний поезд. До его прихода оставалось всего час с небольшим.
«Успеют ли за это время сгрузить тепловоз?» — подумал Толя. Но тут на платформе появились энергичные, сильные люди, привыкшие действовать, словно на войне: смело, точно, стремительно. И Толе показалось, будто он видит чудесный сон. И сам он почувствовал себя участником каких-то необычайных событий, хотя, в сущности, ничего не делал, а только стоял и смотрел.
Бригада аварийного поезда действовала с быстротой и четкой организованностью пожарных в горящем доме.
Головной ограждения побежал с фонарем вперед по путям. Казалось, что над рельсами несется большой светящийся жук. Головному предстояло стать в восьмистах метрах впереди платформы, ограждая ее светом фонаря.
Такой же светлячок удалился от аварийного поезда назад, в сторону города, чтобы и с другой стороны предупредить, если случайно поезд или дрезина пойдет к станции.
Огни говорили: «Стоп! Впереди аварийный! Путь занят!»
Подъемный кран лапой уже подхватил тепловоз, и крановщик Долинюк помахал куда-то в темноту большой рукавицей:
— Вира помалу!
«Вира» — значит «наверх», — догадался Толя. Он стоял рядом с Михаилом Григорьевичем. Ему очень хотелось участвовать в разгрузке тепловоза. Успокаивало лишь то, что и начальник дороги Кущин стоит без дела.
И в это время из темноты раздался крик:
— Михаил Григорьевич! Помогите! Сюда! Скорее! Скоре-е-е!
8
Да, еще полчаса тому назад Женя стоял в темноте по колено в снегу и стучал в мягкую, обитую клеенкой дверь. Было холодно, мокро и, главное, обидно, что сразу не просыпаются, не отворяют ему. Всего полчаса тому назад. Ах, если бы все это могло вернуться! И темнота, и холод, и обида на мягкую, поглощающую звуки запертую дверь… Не было бы только того, что сейчас…
Иногда Поликарп Филиппович чуть слышно стонал. И тогда Жене становилось как-то легче. Но в те мгновения, когда к нему не доносилось ни звука, было страшно. Ох, как страшно! Жив ли Поликарп Филиппович? Милый, дорогой, добрый друг Миньки! Страшно даже подумать, что с Кнышем что-нибудь случится…
К станции Большие Березки Поликарпа Филипповича поднесли в тот момент, когда аварийный кран подхватил маленький тепловоз. Женя чувствовал, что вот-вот выронит из рук кровать, что упадет сам и уронит больного.
Несколько раз во время пути по отрывистому дыханию Жени Ольга Михайловна понимала, что парню невмоготу, и, не поворачивая головы, коротко командовала:
— Ставь!
Женя опускал кровать. Но как — только руки освобождались от ноши, ему казалось, что силы вливаются в него, что он опять может нести дальше, и он просил:
— Понесемте.
— Я скажу, когда нести, — отвечала Ольга Михайловна.
Еще через минуту она говорила:
— Взяли!
Когда показалась станция, ярко освещенная прожектором, Ольга Михайловна приказала Жене поставить кровать.
— Покричи, — сказала она. — Придут помогут.
И Женя закричал:
— Ребята, Михаил Григорьевич! Помогите! Сюда! Скорее!
Ольга Михайловна подошла к больному и опустилась на колени в снег.
Вскоре к ним подбежали Кущин, за ним Толя и остальные ребята.
Женя увидел, что по лицу Ольги Михайловны стекал пот, волосы ее слиплись, выбились из-под платка и свисали двумя прядями. Ольга Михайловна, с трудом переводя дыхание, сказала:
— Решают минуты… Нужно везти в больницу… Скорее…
Михаил Григорьевич сразу все понял. Подошел Долинюк и спросил:
— А це що такэ?
Кущин сказал ему тоном приказа:
— Снимайте ограждение. Скажите машинисту паровоза: сейчас повезем больного в город.
— Куда? — спросил крановщик.
— На узел! В город! В медпункт!
— А тепловоз?
— Человека надо спасать! Слышите?
— Слышу. Не глухой. Значит, так, товарищи. Аварийный поезд — он же карета «Скорой помощи». А инструкция?
— Я приказываю! Поняли? Сейчас же бегите к паровозу. — Кущин подхватил раскладушку, и Ольга Михайловна тоже сразу же подняла ее.
Долинюк шел рядом с Михаилом Григорьевичем и говорил, как бы ни к кому не обращаясь:
— Значит, так, товарищи: аварии никакой нет, а вызывают ставить на рельсы посылку для детской дороги. Понятно! Приехали. А теперь, значит, товарищи, и тепловоз этот долой, а вези больного. Такая музыка. Что ж это получается, товарищи? И по какому это праву детский начальник мне приказывает? По какому, я спрашиваю, праву?
