Тревожная ночь - [17]
Он так и сделал. А вот теперь шел и каялся. Между путями были ямки, кочки и горушки — все такие скользкие. Ногу на них поставишь, а она подворачивается. И время Минька упустил: опоздал из-за этой трудной дороги. Серебристый тепловозик уже мчится, наверно, по путям. Отошел Поликарп от станции. Где его теперь ловить? Вот беда…
А тепловозик действительно отошел уже от станции Малые Березки и взял разгон. Ветер бил в лобовое стекло, с легким посвистом обтекал кабину. Все чаще и чаще щелкали стыки рельсов. Мимо окон пролетали большие черные железные корыта с углем, которые почему-то называются, как красивые итальянские лодки, гондолами. Темно-синий маневровый тепловоз толкал по путям огромные белые вагоны-рефрижераторы, проще говоря — холодильники, и наливные цистерны, похожие на одногорбых верблюдов.
— Тише! — скомандовал Поликарп Филиппович.
Он увидел, как через обледенелые шпалы карабкается Минька. Длинное пальто путается в ногах, ноги разъезжаются. Вот Минька поскользнулся и, стараясь сохранить равновесие, ухватился руками за горушку, встав на четвереньки. Вот он стал выпрямляться. А сзади на Миньку надвигался состав: маневровый тепловоз толкал вагоны-холодильники вперед. Поликарп Филиппович понял, что машинист не видит, что делается перед ним на путях. Как говорят железнодорожники в таких случаях: обзор впереди был закрыт. Правда, на переднем вагоне, прицепившись к боковой ступеньке, держась руками за скобу, едет сцепщик. Он внимательно следит за тем, что делается на путях, и в случае опасности сигналит свистком. Свисток висит у него на груди. А опасность-то вот она! Минька, занятый тем, чтобы выкарабкаться из тяжелого и скользкого положения, в какое он попал, совсем забыл, что на железнодорожных путях надо смотреть во все глаза и во все стороны.
Нет, не оборачивается Минька.
Поликарп Филиппович видит, как сцепщик подносит к губам свисток и, конечно, свистит. Но здесь, в кабине тепловоза, свистка не слышно. Поликарп Филиппович видит все происходящее, как на экране немого кино. Сцепщик машет рукой, надувает щеки, свисток дрожит у него в губах, а звука не слышно.
Не слышит свистка и Минька: огромная шапка плотно накрыла его голову.
— Ой! — вскрикнул Толя и сам, без команды Кныша, нажал на тормоз.
А Поликарп Филиппович толчком раскрывает дверцу тепловоза и соскакивает на пути. Если громко закричать, может быть, Минька услышит, но от крика растеряется, рванется не в ту сторону или испугается, споткнется, упадет. Нет, кричать не нужно. Вот и сцепщик, соскочив на землю, бежит к Миньке. Но Кныш ближе. Еще секунда, и Поликарп Филиппович сталкивает Миньку с рельсов, спотыкается, падает…
24
На детской железной дороге имени машиниста Поликарпа Кныша я был ранней весной. В лесу еще лежал белый снег, а возле станции Березки Малые на ивах уже распушились белые стрелки. Березки ж, растущие вокруг станции Березки, выглядели совсем по-праздничному. На тоненьких стволах их, точно огоньки, сверкали солнечные блики.
Торжественная пионерская линейка состоялась на площадке перед станцией Малые Березки. Я видел Митю и Витю, которые, как самые высокие, стояли на правом фланге. Следующим в строю стоял Толя, а рядом с ним — Женя.
Сбоку, за барьером, толпились взрослые жители Березок и те, что приехали из города на открытие памятника машинисту Кнышу.
Медленно, как бы задумчиво сползло белое покрывало, и я увидел Поликарпа Филипповича. Бронзовое лицо его смотрело ласково. Он был в фуражке машиниста, а на груди его красовался значок почетного железнодорожника. Сотни ребячьих глаз смотрели на своего учителя, и я читал на их лицах: «Клянемся, дорогой Поликарп Филиппович, быть такими же честными и смелыми, как ты».
В то утро на площади у станции Березки я пережил минуты, которые мне не забыть никогда. Это было, когда высокий седой Кущин и маленький Минька стали на колени у пьедестала памятника Кнышу и положили сюда первые цветы — синие подснежники.
Это было, когда сотни мальчиков и девочек произнесли здесь, на площади, свое торжественное обещание:
«Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Советскую Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия».
В это время я стоял рядом с Минькой. А он смотрел на бронзовое лицо своего друга Поликарпа Филипповича.
С трибуны четко донесся призыв:
— Юные пионеры, к борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы!
И я услышал, как юные голоса ответили:
— Всегда готовы!
И Минька, хотя он не стоял в строю, тоже произнес громко и четко:
— Всегда готов!..
До этого дня я ведь с Минькой не был знаком. Меня познакомили с ним, и мы долго беседовали, когда взрослые разошлись, а юные железнодорожники пели песню своих отцов и матерей: «Взвейтесь кострами, синие ночи…» И еще много других хороших песен.
— Значит, вы его только видели. А знакомы не были? — сказал мне Минька на прощание.
— Да. Я только один раз видел Поликарпа Филипповича. Но я много, очень много слышал о нем хорошего.
— А мы с ним были друзья, — сказал Минька.
Он взял меня за руки:
