Тревожная ночь - [10]

И в это время заговорили зенитки «крепости на колесах». В фашистский самолет попал снаряд бронепоезда. Второй летчик предпочел удрать подобру-поздорову.

Бронепоезд ушел от воздушных врагов, но впереди его ждал вражеский бронепоезд. В перископ Михаил Григорьевич видел белые облачка снарядных разрывов, густой дым пожарищ и черные фонтаны земли. А вот и замаскированный враг.

Кущин вызвал к аппаратам командиров броне-площадок, сообщил прицел и приказал:

— Огонь из всех орудий!

Бронепоезд содрогнулся от огневого шквала.

Теперь Михаил Григорьевич уже совершенно ясно видел фашистский бронепоезд прямо перед собой в перекрестке линий стереотрубы. У фашиста было больше броневагонов. Отступать? Нет! Кущин подтянул к себе трубку телефона.

— Орудия и пулеметы!.. По фашистским гадам — огонь!

И снова ответные залпы.

Кущин сообщал новые и новые прицелы и, наконец, скомандовал:

— Полный вперед!

Он шел на сближение с фашистским бронепоездом, как летчик идет на таран. Михаил Григорьевич ни на мгновение не оставил центральную башню, сам руководил боем, хотя снаряды врага ложились все ближе и ближе.

«Только бы не повредили паровоз», — время от времени думал Кущин. Он снимал трубку телефона и поворачивал диск.

— Поликарп?

— Я машинист, — громко звучало в трубке.

— Держитесь?

— Держимся.

— Меняйте скорости! — приказал Кущин.

— Есть менять скорости! — отвечал Кныш. И то разгонял состав, то притормаживал его.

Всю войну тепловозник Кныш работал на паровозе, потому что тепловозов тогда на фронте не было. Сначала с непривычки Кнышу было трудно, но вскоре он освоился, и паровоз стал слушаться его, как конь слушается опытного наездника.

Тихий ход — и снова разгон. Врагу было трудно пристреливаться. Но все равно от взрывов и града осколков броня центральной башни раскалилась и обжигала, словно горячая плита.

Но вот огромная сосна, срезанная, точно стебелек, падая, ударилась о крышу башни бронепоезда. Михаила Григорьевича ослепило, оглушило, сбило с ног. Что-то тяжелое, раскаленное ударило его в грудь.

Санинструктор склонился над Кущиным, разрезал китель командира, намокший от крови.

— Наводчика центральной башни ко мне! — тихо сказал Кущин.

Он еще несколько минут руководил боем, до тех пор, пока не взлетели на воздух снаряды фашистского бронепоезда и бронепоезд этот перестал существовать.

Тогда командир бронепоезда Кущин откинулся на спину и взглянул на портрет дочери, которая смотрела на него со стенки и улыбалась…

12

…Паровоз с аварийным краном проскакивает крестовины рельсов: кровать чуть-чуть раскачивается, словно люлька.

…Кущин склоняется над Кнышем.

— Ну как тебе, Поликарп? Подъезжаем. Сейчас будет врач, больница. Они сделают все, что нужно…

Поликарп Филиппович шевелит губами, но слов не слышно. А глаза смотрят на Михаила Григорьевича с благодарностью и как бы говорят: «Спасибо». Кныш снова опускает веки. Морщины сбегаются на лоб. Ему больно. Так больно, будто сердце жгут раскаленным железом. Морозно, а все лицо Поликарпа Филипповича в капельках пота. О чем думает он в эти страшные минуты?

Реже дыхание паровоза. Аварийный кран подходит к перрону.

— Внимание! Внимание! — кричат радиорупоры во всех уголках станции.

— Внимание! Внимание! Прикрепленные носильщики, подойдите с носилками к первой платформе. Шоферу подать санитарную машину к главному подъезду.

— Вниманию контролеров! Получено сообщение о прибытии тяжелобольного на платформе аварийного крана. Обеспечьте свободный проход с носилками от первого пути к главному подъезду. Повторяю…

…Подъемный кран плавно останавливается у первой платформы.

Поликарпа Филипповича уложили на носилки. Если бы он в это время спал, то мог бы и не проснуться — так осторожно несли его носильщики.

На перроне дежурный в красной фуражке сказал Долинюку:

— Нам передали содержание записки, которую вы бросили по дороге дежурному по станции. Все меры приняты. Больного перевозят в больницу, а вы следуйте с краном обратно. Почтовый запаздывает. «Окно» протянется еще час сорок минут. Но торопитесь!

Паровоз дал предупредительный гудок и задним ходом повел аварийный кран. Через полчаса он снова был на станции Большие Березки.

Нет, не таким простым делом оказалось снять с платформы тепловоз, даже маленький. Без крана это было бы не под силу даже двум десяткам юных железнодорожников, собравшихся на станции.

…Утром Кущин вернулся на станцию Большие Березки.

Маленький тепловоз уже стоял на путях детской железной дороги. Его окружали юные железнодорожники. Ярко светило солнце. Потеплело. За тепловозом была видна рыхлая, потемневшая дорога. В воздухе пахло весной. А на душе у Михаила Григорьевича было тяжело.

Как только он показался на платформе станции Малые Березки, к нему со всех сторон бросились ребята.

— Ну как там Поликарп Филиппович?

— Что сказали врачи?

— Он будет жить?..

— Врачи сделают все, что в их силах, — ответил Кущин.

13

На крыльце своего дома Женя Степуков снял ботинки, взял их под мышку, всунул ключ в замочную скважину, но ключ не поворачивался. А дверь вдруг сама раскрылась, и из нее вылетел Минька. Он крепко схватил брата за брюки, будто Женя собирался от него бежать.