Третья половина жизни - [8]

– Между нами, Николай Тихонович, это правда, что ваш Ганшин копает под Трушкина?

Егоров молча пожимает плечами, давая понять, что если у прокурора в самом деле есть какие-то счёты с начальником управления торговли, то его это мало интересует.

– Что ж, похоже, что он своего добьётся. Слухи, – объясняет Волчков. – Только слухи. На бюро горкома партии меня не приглашают, рылом не вышел. Но есть у меня некоторых соображений, что так оно и будет. Некоторых неофициальных соображений. Ну, спасибо вам за этих вопросов!

Волчков упаковывается в тулуп и исчезает. Егоров переносит со стола в шкаф папки следственных материалов, место которым теперь в архиве. Глядя из окна, как внизу разворачивается грязно-зеленый «уазик» телестудии, некоторое время думает над словами Волчкова.

Ганшин фигура, действительно, необычная для такого поста, как прокурор города. Тем более в Норильске, где из-за удаленности от Красноярска и Москвы гораздо весомее роль каждого из звеньев, составляющих громоздкий, одновременно взаимодействующий и взаимоборствующий механизм городского управления.

Тридцать семь лет, спортсмен, эрудит, остроумец того образца, что начал штамповаться столичными ВУЗами в середине 50-х годов, когда, поотстав от сверстников, заканчивал своё образование и Егоров. Говорили, что после окончания Ленинградского университета Ганшин работал на материке, где-то в Ставрополье, недолго. В Норильске начинал следователем по особо тяжким преступлениям, следователем, по отзывам, был неплохим. Он был известен в городе как лектор-международник с острым, порой даже слишком своеобразным пониманием многих проблем, как человек с корнями дружеских связей в среде инженерной и творческой интеллигенции гораздо более прочными, чем среди партийных работников и руководителей городских организаций.

Люди его склада и возраста, с их вызывающими очками в тонкой золоченой оправе, с их склонностью к иронии, с их грубой вязки свитерами, верность которым они сохранили со студенческих лет, такие люди давно уже были привычными для Норильска в кабинетах начальников цехов, проектных и конструкторских групп, даже в роли главных инженеров заводов и рудников. И всё же назначение Ганшина прокурором, формально произведенное краем, а фактически по предложению с места, было воспринято в кругах, причастных к таким событиям, как случайность, курьёз, кем-то найденный временный выход из противоречиво сложившейся ситуации.

Но довольно скоро все почувствовали, что маховики механизма, регламентирующие жизнь города, обладают слишком большой инерцией, чтобы можно было приостановить их движение, а тем более повернуть вспять. Время шло, Ганшин прочно обосновался в своём просторном кабинете с окнами, выходящими на Гвардейскую площадь, и покидать его, судя по всему, не собирался. И уж во всяком случае, он не производил впечатления человека, понимающего временность своего положения.

С его назначением роль прокуратуры в жизни города, этого небольшого реле, скрытого от стороннего наблюдателя в глубине механизма, не стала более явной, но в самой прокуратуре живо ощутились новые веяния. Для начала с легкой руки Ганшина прокуратура, а потом суд и милиция приобрели репутацию мест, приличных для отбывания двухгодичной трудовой повинности, в те времена необходимой после окончания школы для поступления в институты. Штаты младшего технического персонала, всегда неполные из-за низкой зарплаты, быстро заполнились девушками из материально обеспеченных семей, каких в Норильске при ощутимых северных льготах было немало. На лестничных площадках и в кабинетах курили, кокетничали с лейтенантами и сплетничали по телефонам юные конторщицы в мини-юбках. Они же в свободное от этих занятий время рассылали повестки и в меру навыков, полученных на школьных уроках русского языка, вели протоколы судебных заседаний.

Другое было серьезней. Начиная расследование, особенно по делам, где затрагивались интересы влиятельных в городе лиц, теперь далеко не каждый следователь мог быть уверен, что от прокурора не поступит распоряжение прекратить дело или повернуть следствие в другое русло. При этом о причинах таких распоряжений можно было только догадываться. Такой стиль работы большей частью сотрудников расценивался как непоследовательность, а меньшинством, как и всегда наиболее горячим, как непринципиальность и угодничанье перед мнением «всего города».

Егоров сочувственно относился к недовольству коллег, которым по приказам Ганшина, обычно имевшим форму товарищеского совета, приходилось перестраиваться или ограничивать круг расследования. Но по привычке делать выводы на основании фактов, а не слухов, с собственной оценкой прокурора не спешил. Что бы там ни говорили, а у него пока не было к Ганшину никаких претензий. Больше того, это последнее дело о торговле дипломами только благодаря прокурору получило больший резонанс, чем просто дело о мошенничестве. Егоров не вдавался в причины, которыми руководствовался Ганшин, но такой подход к следствию, при котором выявляются не только основные, но и побочные аспекты преступления, его устраивал.