Третий закон Мерфи - [11]

— Луна? — голос отца звучал встревоженно.

Я встрепенулась, заморгала, но картина перед глазами никак не хотела исчезать или меняться.

— Я не вижу тебя, папа, — осознание медленно пробиралось в мой разум. Накатила паника. — Я не вижу. Не вижу! — я почти кричала.

Отец что-то успокаивающе говорил, а я рассматривала хаотично перемещающиеся объекты и осознавала — эксперимент Пандоры принес… некоторые результаты. Вот только они совсем не радовали. Не знаю, чего именно она добивалась, но то, что ее исследование принесло свои плоды, было очевидно. Так сказать, эффект налицо.

Еще неделя ушла на то, чтобы понять — в Мунго мне не помогут. Никто не понимал, что со мной произошло, ведь без рецептуры и расчетов было невозможно восстановить ход эксперимента и выяснить, как зелье повлияло на глаза. Погром в маминой лаборатории был слишком большим. Неповрежденным остался только пол с рунической цепочкой. Ее классифицировали как защитный круг, пусть и с модификациями. И, кстати, нашли ошибку, которая стала роковой.

Стало горько. Мама так стремилась провести эксперимент, что поторопилась и ошиблась в расчетах. И это стоило ей жизни, а мне зрения. Вот же дерьмо! Только я расслабилась, только обрела любящую мать, как потеряла ее. Самого дорогого человека в этом мире.

Колдомедики с выпиской не тянули. Ну, а толку держать меня здесь, если помочь они не в силах? Мы с отцом вернулись домой, и меня поручили заботам Тенси. Я почти не выходила из комнаты, впрочем, как и Ксено. Он не приходил, предоставив самой себе. Наверное, не хотел видеть. Тенси рассказывал, что он почти не покидает спальню матери. И каждый вечер напивается, рассматривая ее колдографии.

Я могла понять его чувства, но принять — нет. Я не знала, как жить дальше, злилась на ситуацию в целом, не зная, за что мне так досталось. Внутри кипела ярость на отца. Он перестал бороться и пытаться помочь родной дочери, наплевал на все, замкнулся в своем горе.

Когда стало ясно, что Лавгуд не собирается снимать свой траур и, кажется, вообще забыл о наличии у него ребенка, я решила с ним поговорить. Становилось понятно, что самостоятельно из этого состояния он не выйдет. Ему нужна была встряска, а мне нужно было выговориться.

Тенси перенес меня в библиотеку.

— Отец, — тихо позвала я.

А в ответ тишина.

Я повернулась и «огляделась». Библиотека виделась, как скопление полупрозрачных книг, подвешенных в воздухе. Я уже разобралась, что ритуал позволил мне видеть магию. Магические предметы имели призрачную проекцию в том пространстве, которое я воспринимала. На примере Тенси можно было предположить, что и остальные магические существа в этом пространстве выглядели так же, имея четкие контуры, заполненные цветным туманом и опутанные светящейся паутинкой.

Облачко со слабо сияющими желтыми линиями и с вкраплением голубого и зеленого, которое я видела вместо отца, едва заметно дернулось в ответ.

— Папа, — снова позвала я.

Раздался вздох.

— Что тебе нужно, Луна? — голос отца был утомленным, как будто его отрывают от какого-то невероятно важного дела.

И тут я разозлилась.

— Мне нужно?! Это тебе нужно взять себя в руки! Ты же мой отец, ты забыл об этом?! Так ты относишься к своей плоти и крови? Ты помнишь, что я — продолжение твоей любимой женщины? Ты думаешь, она бы одобрила твое отношение ко мне? Что бы она сказала, папа?!

В ответ раздался судорожный вздох, но отец промолчал. А меня понесло.

— Как ты мог?! Бросить меня и перестать бороться? Как мне теперь жить?! Я не могу ни на кого надеяться, кроме тебя. Ты забыл обо мне! Ты хоть раз спросил, как я? Все время присылаешь Тенси, как будто тебя нет. Упиваешься своим горем, а я ведь тоже ее любила. Мне тоже больно! Я тебя ненавижу!!! — я разрыдалась и опустилась на пол, закрывая лицо руками.

В следующее мгновение отец крепко меня обнял и прижал к себе. Я услышала сильный запах алкоголя и еще чего-то цитрусового и мужского. И окончательно скатилась в истерику.

Я вырывалась, но отец не отпускал. Он целовал меня в макушку, гладил спутанные волосы. Впервые с момента смерти матери он плакал. Ему тоже было больно, и боль эта была настолько велика, что для Ксенофилиуса оказалось легче уйти от реальности, жить прошлым. А возможно, вообще в каких-то своих фантазиях, где Пандора все еще была рядом. Неужели любовь между ними была так велика, что без нее он не мог дышать?

Мы сидели на полу библиотеки, сближенные общим горем. Я перебирала его волосы, пытаясь успокоить уже его, и думала, что не хочу испытывать такое всепоглощающее, разрушительное чувство, какое было между Пандорой и Ксено Лавгуд.

После этого разговора отец наконец-то очнулся и перестал пытаться забыться в алкоголе. Он сосредоточился на мне: стал уделять больше внимания и взялся за решение проблемы со зрением.

И хоть Ксено часто пропадал, возвращаясь то воодушевленным, то огорченным очередной неудачей, на сей раз он находил время для меня. За этот месяц мы сблизились больше, чем за все эти годы.

Через месяц впервые в разговоре он с умилением заметил, как я похожа на мать. Те же глаза, те же волосы, черты лица. Он мне безбожно льстил. Я не обладала ослепительной красотой родителей, обещая вырасти просто миловидной. Комплименты слушать было приятно, но они оставляли привкус горечи.