Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939 - [32]
«В тюрьме К. не привлекал к себе особого внимания. Но учитывая его прошлую жизнь, я не могу поверить, что он поменял свои убеждения, и я полагаю, что как большинство ведущих коммунистов, он просто с помощью хитрого расчета старался избежать неприятностей. Я нахожу совершенно необходимым взять этого активного коммунистического лидера под превентивный арест, когда закончится срок его заключения»[131].
На самом деле К. был только рядовым участником коммунистического движения, а вовсе не одним из руководителей. Но письмо, отправленное за 12 недель до его освобождения, оказало свое воздействие, и когда 12 июля 1936 года он вышел из тюрьмы, у тюремных ворот его ждало гестапо: на следующий день он уже был доставлен в концентрационный лагерь. Иногда некоторые тюремные чиновники старались отметить хорошее поведение и изменившийся характер таких заключенных, но если полиция считала, что они по-прежнему представляют угрозу, то это уже мало на что влияло. Вскоре эта система тюремных доносов распространилась также и на другие категории людей. Только в 1939 году министерство юстиции рейха потребовало прекратить помещение заключенных под превентивный арест по рекомендации, практику, которая, по всей очевидности, подрывала самые основы независимости судебной системы. Но это было бесполезно. Тюремные чиновники продолжали информировать полицию о датах выхода заключенных на свободу, они отдавали полиции камеры или даже целые блоки государственных тюрем для того, чтобы вместить тысячи заключенных, находящихся под «превентивным арестом» без официального предъявления обвинения и без всякого суда, и это происходило не только в период неразберихи и массовых арестов марта—июня 1933 года[132].
Попытки судебного аппарата сохранить для себя некоторую степень автономии в решении вопросов с преступниками редко приводили к заметному результату. Портнеру удалось остановить перевод заключенных в концентрационные лагеря до окончания срока заключения, но у него не было принципиальных возражений против их перевода после окончания этого срока, он возражал только против формального участия в этом деле тюремных властей. Нескончаемый шквал критики, которую эсэсовцы обрушивали на судебные органы за их мягкость, не привел к увольнению или принужденному выходу на пенсию ни одного из судей. Судебную беспредметность позиции Портнера и тщетность попыток судебного аппарата сопротивляться вмешательству СС хорошо иллюстрирует кампания Министерства юстиции против жестокости полицейских допросов. С самого начала существования Третьего рейха после серии допросов, проводимых полицией и гестапо, заключенные часто возвращались в свои камеры избитыми, с синяками и тяжелыми повреждениями, что не могло уйти от внимания адвокатов, родственников и друзей. Министерство юстиции сочло эту практику сомнительной. Репутация правоохранительного аппарата в Германии от этого явно не выигрывала. После долгих переговоров на заседании, прошедшем 4 июня 1937 года, был найден компромисс, полиция и министерство юстиции сошлись на том, что такие самовольные избиения должны прекратиться. Было решено, что впредь допрашиваемый может получить максимум 25 ударов в присутствии врача и для этого должна использоваться «стандартная трость для битья»[133].
Традиционная судебная и пенитенциарная система Третьего рейха наряду с осуществлением новых репрессий полицейского государства также продолжала разбирать обычные, неполитические, преступления — воровство, грабежи, убийства и т.д. Здесь также начинала чаще использоваться высшая мера наказания, так как новая система перешла к применению смертных приговоров, которые были вынесены в последние годы существования Веймарской республики, но не приводились в исполнение из-за нестабильности политической ситуации в начале 1930-х годов. Нацисты пообещали, что больше не будет долгого ожидания казни, когда рассматриваются прошения о помиловании. «Минули дни фальшивой и приторной сентиментальности», удовлетворенно объявила в мае 1933 года одна ультраправая газета. К 1936 году около 90 % вынесенных судами смертных приговоров были приведены в исполнение. Прокуроров и суды теперь подталкивали к тому, чтобы признавать любое причинение смерти предумышленным убийством, которое в отличие от непредумышленного каралось смертью, признавать всех преступников виновными и выносить самый суровый приговор, в результате чего количество смертных приговоров на 1000 человек взрослого населения увеличилось с 36 в 1928—1932 годах до 76 в 1933—1937 годах[134]. Приводя в качестве доказательства работы криминологов за последние несколько десятилетий и отбрасывая в сторону все оговорки и неясности их основных положений, нацисты утверждали, что уголовные преступники — это по сути наследственные выродки, и их следует считать изгоями расы
