Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939 - [293]
Другие не были столь уверены. Консерваторы, объединившиеся во время мюнхенского кризиса предыдущего года для противостояния попыткам Гитлера начать войну, были еще более испуганы, когда тот обратил свое внимание на Польшу. Различными путями они пытались связаться с британским и французским правительством, однако их послания были противоречащими: одни требовали большей жесткости, другие общего европейского урегулирования — поэтому их не восприняли всерьез.[1629] Когда Гитлер аннулировал свой изначальный приказ о вторжении в Польшу, некоторые, включая Шахта, Остера и Канариса, на некоторое время подумали, что удар по репутации погубит его. Однако в этот раз у них не было поддержки генералов. Высшие офицеры были более уверены, причем совершенно обоснованно, в своем превосходстве над силами польского сопротивления, они давно вынашивали планы нанести удар по полякам, они устали от постоянных запугиваний со стороны нацистского вождя и с огромным удивлением и облегчением восприняли успешное расчленение Чехословакии — все это перевешивало любые имевшиеся сомнения в политике Гитлера. Через год после мюнхенского кризиса вооруженные силы находились в намного более готовом состоянии, Советский Союз был нейтрализован, и в действительности не было ничего, что британцы или французы могли бы сделать для спасения Польши от уничтожения. Гитлер собирался вступить в войну в сентябре 1938 года, но его планы были расстроены в последнюю минуту вмешательством англичан и французов. В этот раз он был настроен гораздо решительней. Несмотря на все уловки последних дней августа 1939 года, его решимость вторгнуться в Польшу, даже с риском масштабной европейской войны, была непоколебима. Когда Геринг, все еще пытавшийся избежать конфликта с британцами, сказал ему 29 августа 1939 года, что необязательно было «ставить на карту все», Гитлер ответил: «В своей жизни я всегда рисковал всем, что имею» [1630].
Война не была целью, близкой большинству немецких людей. К 29 августа 1939 года их беспокойство становилось все сильнее. По сообщению одного чиновника, настроение в сельском баварском районе Эберманштадте было «крайне подавленным… Хотя признаков страха перед войной обнаружить нельзя… нет никаких сомнений, что энтузиазма по этому поводу нет также. Память о мировой войне и ее последствиях все еще слишком свежа, чтобы люди могли питать ура-патриотические настроения». Начало войны, добавлялось в другом отчете, составленном несколько недель спустя, вызвало общее «уныние» среди населения[1631]. Наблюдатели социал-демократов соглашались: не было «никакого энтузиазма по поводу войны»[1632]. Стоя на Вильгельмплац около полудня 3 сентября, Уильям Л. Ширер присоединился к толпе из около 250 человек, которые слушали по громкоговорителю известие об объявлении Великобританией войны. «Когда оно закончилось, — писал он, — не было даже шепота». Он решил проверить настроения немного глубже: «Я ходил по улицам, — продолжал он. — На лицах людей было изумление и подавленность… Думаю, в 1914 году возбуждение в Берлине в первые дни Мировой войны было невероятным. Сегодня никакого торжества, никаких криков “ура”, никакого ликования и бросания цветов, никакой военной истерии». Возрождения легендарного духа 1914 года в сентябре 1939 года не было. Пропагандистская война с целью наполнить сердца немцев ненавистью к их новым врагам провалилась[1633].
Когда Германия вступила в войну, предчувствие беды и беспокойство стали самыми распространенными эмоциями среди людей. В Гамбурге Луиза Зольмиц была в отчаянии. «Кто способен сотворить чудо? — спрашивала она 29 августа 1939 года. — Кто поможет измученному человечеству уйти от войны к миру? Легко ответить: никто и ничто… Готовится бойня, которой мир еще не видел»[1634]. В первую очередь отчаяние было порождено страхом перед бомбардировками немецких городов. Оно только усиливалось из-за тщательной подготовки к воздушным налетам, к которой людей теперь привлекали районные старосты. «Воздушные налеты, — сказал мужу Луизы Зольмиц один знакомый 31 августа 1939 года, — ну, это не так страшно, если мы немного к ним подготовимся. Это немного снимет нагрузку с фронта». Почувствует ли фронт облегчение, спросил Фридрих, если родители, жены, дети и дома солдат будут уничтожены?»[1635]Не видя в них особой пользы, Луиза Зольмиц шила мешки для песка, чтобы положить их перед окнами. «Мир полон крови и жестокости, — отмечала она после начала войны. — И для нас наступает время, которого мы так боялись, время, по сравнению с которым 30-летняя война покажется экскурсией воскресной школы… Теперь, когда раны Европы за 21 год только начали затягиваться, Запад будет уничтожен»[1636].
Война была целью Третьего рейха и его лидеров с момента их прихода к власти в 1933 году. С того времени до фактического начала боевых действий в сентябре 1939 года они безустанно готовили нацию к конфликту, который приведет Германию к доминированию в Европе, а в конечном счете — в мире. Масштабы этих амбиций были видны в гигантизме строительных проектов, подготовленных Гитлером и Шпеером для Берлина, который должен был стать городом Германия — новой столицей мира. А безмерное стремление нацистов к завоеваниям и доминированию над остальным миром влекло за собой соответствующую попытку радикально изменить сознание, дух и тело немецких людей, чтобы сделать их способными и достойными ожидавшей их роли новой расы повелителей. Безжалостная нацификация немецких социальных институтов, которая дала нацистской партии практически полную монополию на организацию ежедневной жизни с 1933 года, была только началом. Если быть точными, Гитлер и другие лидеры нацистов в 1933—1934 годах объявили, что при создании Третьего рейха они хотели объединить лучшие качества старой и новой Германии, соединить традиционное и революционное и успокоить консервативные элиты так же, как они направили энергию своего собственного движения на построение новой Германии. Действительно, в конце июня 1934 года требования более радикальных нацистов о непрерывной революции были беспощадно подавлены в ходе «Ночи длинных ножей», а консерваторы получили кровавое напоминание о том, что Третий рейх не собирался возвращаться к порядкам прежних кайзеровских времен.
