Третий пол Берлина - [5]

Недавно пришел ко мне член спиритического ферейна, чтобы удостовериться, не равнополый ли он: (ему это пришло в голову после того как)[17] брат по ферейну крикнул ему во время ссоры: «молчи гермафродит»[18]. Этот юноша, очень женственный и несомненно очень нервный, сообщил мне, что он в обыденной жизни (в нормальном состоянии) не испытывает чувственных склонностей ни к женщинам, ни к мужчинам; но когда он, что с ним легко может случиться, впадает в состояние «транса», то он чувствует себя Индийкой и в том состоянии ощущает сильную любовь к одному из своих братьев по ферейну.

Вообще урнинги умеют хорошо владеть собою, собираясь в ферейнах; тем не менее, в особенности под влиянием более или менее легких доз алкоголя, ослабляется узда, которую они умеют наложить на свою природу, и дело доходит от времени до времени до скандала. Приведу пример во многих отношениях поучительный.

Лет десять тому назад в учреждении, посвященном религиозным целям, устраивались одним миссионером большие собрания и празднества, которые были посещаемы очень оживленно; про него говорили, что он «так обворожительно любезен, что притягивает к себе как магнит». Он был очень приятной наружности, очень одарен и красноречив, «ему стоило попросить и приношения лились в большом количестве; везде он задавал тон, был любим и уважаем, в особенности женщинами»; не находили слов хвалы для его душевной доброты; он сам часто делал в собраниях сообщения о том, как часто и охотно он говорил слова утешения в тюрьмах, как ему случалось ночью встречаться на бульварах с молодыми людьми без всяких средств, брать их с собою домой и там оказывать им гостеприимство. Притом (получалось впечатление, что)[19] у него как-то светло на душе; во время летних прогулок ферейна он устраивал со своими учениками игры в войну, боролся с ними и шалил без удержу; свидетелям этих игр (ничего не подозревавшим) доставляло удовольствие видеть казавшуюся как бы невинной веселость неутомимого Божьего человека. Но вот вдруг благочестивым ферейном овладевают чувства глубокой печали и сильного негодования. Господин В. оказался арестованным за безнравственные поступки с молодыми людьми. Во время судебного разбирательства 12 молодых людей показали, что В. прикасался к ним с безнравственными намерениями и притом (в церкви) сзади кафедры, у органа и в ризнице, при чем он после этого с ними вместе молился. Его присудили к тяжелому наказанию (в тюрьме).

Я обязан этим сообщением очень почтенному уранийцу, который принадлежал к этому христианскому ферейну. «Никогда», пишет он мне, «я бы не поверил, чтобы этот (почтенный) господин так круто упал со своей высоты и также, что мои самые заветные чувства, против которых я вел такую упорную борьбу, ради обуздания которых я поступил в это благочестивое общество, были так сходны с чувствами руководителя этого общества. Когда произошла описанная трагедия, я подумал в смирении "Господи помилуй мя" и вместе с другими вышел из ферейна, которому был нанесен такой тяжкий удар».

Очень часто равнополый платоник вместо того, чтобы поступить в какое нибудь общество, посвящает себя одному лицу, которое его привлекает. Как часто такие люди дают молодым людям, которым они покровительствуют, возможность получить образование и заниматься наукой, берут их с собою путешествовать, назначают им ренты, усыновляют их, заботятся о них при составлении завещаний, изо всех сил стараются в их пользу без того, чтобы оба обменивались хотя одним поцелуем, часто обе стороны вовсе не сознают полового основания их взаимного расположения, хотя например письма друга ожидаются с таким же томленым, прочитываются с такой же жадностью, как письма жениха и невесты. В особенности реже случается, чтобы покровительствуемому была ясна сущность его отношений к «отеческому» другу; он и вся семья не находят достаточно слов для хвалы доброй души их лучшего друга, но это не мешает молодому человеку при случай очень резко отзываться о равнополых, не догадываясь, какой тяжелый удар он наносит тому, которого он наименее хотел бы обидеть.

Здесь я познакомлю читателя с стихотворением, посвященным одним Берлинским урнингом своему другу, оно очень наглядно показывает, как трудно провести границу между незаметно переходящими друг в друга оттенками проявлений одного чувства, духовных и душевных с одной стороны и телесных с другой стороны, которые различаются по форме и силе, но не по своей сущности:

Смотреть ему в его глубокие, верные, прямодушные глаза,

Вместе с ним стоять у моего окна,

Прислонять мое лицо к его щеке,

Тихо, но крепко и долго, долго —

Не довольно ли в этом счастья.

Нежно прикасаться к его руке,

Ощущать дыхание его груди,

Покоить мою голову у его сердца,

Прилипать[20] моим ртом к его губам —

Ведь в этом довольно счастья.

Смотреть, когда он смеется и весело двигается,

Замечать, когда он серьезен и сильно взволнован,

Видеть, как во всем, что он делает,

Он остается равным себе по силе и красоте, —

Не довольно ли в этом счастья.

Обмениваться с ним взглядами,

Внимать благозвучию его голоса,

Все более украшать его жизнь.