Третий пол Берлина - [11]

Общественность очень любят и она очень распространена и в менее зажиточных кружках Берлина. И в этом отношены я привожу один пример из многих, который остался у меня в памяти. Не особенно зажиточный равнополый праздновал день своего рождения. Приглашенные, в том числе два его нормально-полых брата, собрались в маленьком трактире в предместье. Гости обильно угощалась колбасой, салатом из картофеля и швейцарским сыром в то время, как сын хозяйки разыгрывал на фортепьяно модные танцы. Потом давал представление Берлинский урнинг Швангильда или так же лебедь (Schwan) урожденная Гильде. Он представлял Берлинскую кухарку, которая желает пойти на сцену; особенно сильную веселость он внушил, пародируя под конец представления босоногую танцовщицу Айседору Дункан. Женский подражатель низкого сорта, который случайно сидел в передней трактира, исполнил по просьбе собравшихся свой репертуар. Потом выступил на сцену настоящий мужчина — угольщик с соседнего канала, где выгружаются барки с углем, «тяжелый малый» с татуированными руками, гладко прилаженным теменем, в пряденной куртке[29] и с тою смесью грациозности и неуклюжести, которая свойственна рабочим этого рода. Он пропел ряд не особенно пристойных песенек в Берлинском народном жанре, без следа голоса, с множеством ошибок, сопровождая каждый стих причудливыми[30] жестами, за которыми следовали в промежутке между стихами такие же телодвижения; все это, несмотря на его неловкость и неповоротливость, было все таки довольно удачно налажено и не лишено некоторого художественного эффекта. Постепенно столы и стулья были убраны и общество приступило к танцам; они были прерваны появлением полицейского с строгим начальническим видом; урочный час давно миновал. Впрочем веселое настроение только на минуту было нарушено; один из присутствовавших, равнополый музыкант, обнял полицейского за талию и увлек его вальсировать; этот последний был так ошеломлен, что почти что не сопротивлялся и (напротив) усердно принял участие в танцах, так что скоро он вместе с сыном хозяина и угольщиком сделался самым приятным и всего чаще приглашаемым танцором.

Впрочем естественно, что существует много урнических обществ, которые имеют гораздо более серьезный характер. Так один пожилой Берлинский кабинетный ученый собирал в течении каждой зимы вокруг себя маленький кружок в своем художественно — разукрашенном помещении. По большей части присутствовало десять или двенадцать человек из академических кружков, из которых только два или три не были равнополыми; он угощал своих гостей крепкими южными винами, устрицами, омарами и тому подобным; он в свое время был знаком с Александром Гумбольдтом и Ифландом[31], и вел дружбу с Германом Гендрихсом и Карлом Ульрихсом[32] и был неисчерпаем в передаче своих воспоминаний. Разговоры касались почти исключительно проблемы равнополости: молодой католический священник рассуждал с пожилым евангелическим пастором об отношении уранизма к христианству; несколько филологов спорили о сонетах Шекспира, тогда как юристы и врачи занимались рассмотрением вопроса, насколько параграф 5‑й имперского уголовного кодекса, трактующий об исключении «признания» свободы воли, может[33] быть уже теперь применен в пользу равнополых.

Самый серьезный характер из всех обществ берлинских равнополых имеют собрания, устраиваемые в Сочельник Рождества. Более чем когда нибудь в этот праздник семейного счастья чувствует свое одиночество равнополый холостяки. Многие еще грустнее провели бы этот вечер, если бы не находилось между зажиточными равнополыми того или другого, который собирал бы у себя лишенных домашнего очага и родины.

Вот например картина из столичной жизни: уже за день до праздника хозяин дома занялся украшением большой Рождественской елки[34], всякая пестрота была при этом исключена; между белыми восковыми свечами были с большим вкусом развешаны и украшены серебряные гирлянды, ледяные сосульки, снежные хлопья, стеклянные шарики и «ангельские волосы», которые протягивались, как паутина, с ветки на ветку; на верхушке елки была укреплена большая серебряная звезда, на которой ангел с трубой, в прозрачном одеянии из тюля, провозглашал «мир человецем на земли». После этого хозяин занялся тем, что аккуратно завертывал маленькие подарки в шелковую бумагу и раскладывал их вокруг дерева, что-нибудь для каждого: календарь, книгу, маленькое украшение для туалета, например: цепочку, карманное зеркало, повязку для усов. Рано 24‑го декабря хозяин дома вынимал из шкафа большую скатерть из самого тонкого полотна, распределял серебро, складывал салфетки, наполнял большие вазы фруктами, ставил к каждой тарелке букетики цветов и клал перед хрустальными стаканами изящные карточки с меню обеда. При этом часто случалось ему недоумевать относительно того или другого из приглашенных, так как он не мог припомнить его настоящего имени. Целый год к этому гостю обращались, называя его женским именем, но в этот вечер было бы лучше избежать это (полунасмешливое) обращение.

Другой стол накрывался в коридоре, где должны были получить рождественское угощение прислуга и — детки; детки — такое редкое зрелище в помещениях урнингов; для сочельника пригласили двух детей прачки и трех внучек швейцара. Придается большое значение тому, чтобы на смежном столе подавались те же блюда, как и на главном, и чтобы и на нем имело все подобающий торжественный вид.