Третье поколение - [62]

— Погодите-ка, ведь это же и в самом деле так было! — сказала Ирина и даже остановилась, в недо­умении глядя на Зосю.

— Это я была там на вокзале.

— Да, да, вы все это мне напомнили. А потом на крыльце меня держал на руках красноармеец, а ка­кой-то парнишка подошел и сказал, что брат, на­верное, меня не любит, если бросил одну, и сам пошел воевать.

— Это был Творицкий.

Слава вошла в роль рассказчицы:

— А потом красноармеец забрал Иринку и отвез к брату, и тогда перебили всех буржуев. И Иринка стала подрастать.

— Славочка! — Ирина прижала к себе девочку.

С этой минуты у Ирины возникло и стало нарастать чувство большой нежности к Славе. Теперь она не спу­скала девочку с рук и шла быстрей. Зося старалась не отставать. Ирина знала, где живет Зося, но повернула в сторону. Зося хотела взять Славочку. Ирина сказала: «Только на минутку зайдем!»

В одной из бывших хуторских хат жил Нестерович. Он был дома. Ирина вошла с девочкой на руках.

— Антон Павлович! — заговорила она сразу. — У этого ребенка уже складываются в голове не то сказки, не то легенды даже о моем поколении, обо мне, а не то что, скажем, о моем отце. Беспризорность, голод, си­ротство — все это для нынешних детей будет только страшный рассказ о далеком прошлом.

Славу усадили за стол, начали угощать, и она еще раз, уже с новыми, неожиданными вариациями, расска­зала о беспризорной Иринке.

— Не будет она любить прошлого и никогда на него оглядываться не станет. Она будет любить свое настоящее. Нам нужно научить ее ненавидеть пережитки мрачного прошлого. Но для этого надо, чтобы она знала это прошлое таким, каким оно было! — сказала Ирина.

Это был вечер своеобразного единения трех чело­век— Антона Нестеровича, Ирины Назаревской и Зоси Творицкой. Вернее, Зося Творицкая присоединилась к первым двум. С ними была Слава — ребенок, Слава Творицкая.

Нестерович проводил своих гостей и медленно воз­вращался домой. Был уже поздний час. Лес молчал. Светили звезды. В воздухе веяло весной. Нестерович стоял перед лесной просекой. Далеко тянулась полоса звездного неба над болотом. Вода сильнее шумела у берега. Там, где выводили стены, горело несколько фо­нарей, ярко освещавших красные ряды кладки. Рельеф­но выделялась фигура в желтом кожухе с винтовкой в руках — караульный. На высоком холме светились во­семьдесят четыре окна двух первых бараков. Оттуда доносились звуки гармоники и хорового пения — там никак не могли угомониться. Нестерович стоял и думал: «Это еще только начало. Надо, чтобы за этот год стало ясно, что не болото господствует, а над болотом гос­подствуют!» Он словно чувствовал тяжелую и неподат­ливую силу дикого простора. За бараком едва вырисо­вывался черный силуэт Двух Хат. Теперь там стояла одна только хата, в которой он прожил свои молодые годы. «Скоро в хате потолок провалится. Уже две под­порки поставили».

Поднимался ветер, тянуло острой свежестью. Запах просторов ударил Нестеровичу в лицо.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Около года потребовалось для того, чтобы все окон­чательно выяснилось. Тогда всем стала понятной и при­чина несчастья с портным на строительных лесах и то, что Слава так испугалась «дядьки с черными усами». Тогда начали вспоминать, что «Наумысник и в самом деле держал себя не так, как все». Вспомнили, напри­мер, что он неизвестно зачем лазил несколько раз на леса и выводил стену вместе со всеми. «Кладет, бы­вало, кирпичи час, а может быть, и больше, и никто ему за это не платил. И всегда делал это во вторую смену. Правда, в это время он был свободнее, так как в пер­вую смену работал на кирпичном заводе. Однако такое распределение времени, очевидно, было рассчитано на то, чтобы не встретиться на лесах с портным». (Он работал в первой смене.) Наумысник говорил, что кла­дет кирпичи, чтобы напрактиковаться. Но практико­ваться ему было незачем, — кирпич и без того был по­слушен его опытным рукам. Все это выяснилось и при­помнилось позднее. А пока что Наумысник считался одним из лучших работников, и «сам Нестерович не мог под него подкопаться». Нестерович и в самом деле пи­тал какое-то смутное, нехорошее чувство к Наумыснику. Откуда оно шло — трудно сказать. Никаких фак­тических оснований для этого не было. И тем не менее оно все время тлело. Больше всего это чувство поддер­живалось тем, что Наумысник всегда искал случая похвастать перед Нестеровичем бывшим своим батраче­ством и даже своим участием в борьбе с оккупантами. В чем выражалось это участие, определенно никогда не говорилось, Наумысник отделывался обычно намеками и полусловами: «Что, мол, говорить о старом! Мало ли у кого какие заслуги!» Наумысник предпочитал расска­зывать Нестеровичу о делах на кирпичном заводе. Дела шли здесь неплохо. И все же Нестеровичу не нравились постоянные намеки Наумысника на ангельскую чистоту его особы. Слишком уж часто Наумысник доводил до сведения Нестеровича, что привелось ему погоревать на белом свете. Это и вызывало неприязненное чувство.

Однажды Слава увидала Наумысника. Был солнеч­ный день. Ребята из детского сада гуляли в лесу. Слава немного отстала от них. Стоя на коленях, она, затаив дыхание, следила за зеленой букашкой, которая пере­двигалась по мшистой земле. Время было послеобеден­ное. В лесу стояла тишина, под деревьями было не так жарко и пахло разогретой смолой. С дороги доносились голоса детей.