Транзит - [53]

Лоуренс стал раскладывать гостям фуа-гра с маленькими заварными булочками.

– Что в них? – выкрикнул старший сын Элоиз, зажав одну из булочек между пальцев.

– Костный мозг, – сухо отозвался Лоуренс.

Его невероятно заинтересовала кулинария, сказал он мне, и он стал выращивать в саду редкие травы и овощи, которые непросто найти в местных магазинах. Эта трансформация случилась, когда однажды он сидел в офисе и механически жевал сэндвич с сыром, купленный в магазине: его вдруг осенило, что он мог бы есть что-то намного лучше. Это случилось года полтора назад, сказал он, и у этого осознания возникли интересные последствия – к примеру, после шести месяцев правильного питания он начал периодически испытывать сильное желание съесть тот самый сэндвич с сыром, который заставил его отказаться от бездумного употребления неправильной пищи. Он уже научился к тому времени осознанно подходить к своим побуждениям – он часто не ел совсем, если то, что он хотел, было недоступно, – так что начал действовать автоматически, рассматривая свое желание как каламбур или странность, которую выдумал его теперь более изощренный вкус. Он пошел в тот же магазин и купил тот же сэндвич, и на улице, уже открыв рот, чтобы откусить его, он внезапно почувствовал и вспомнил всё: солодовую пыль на кусочках хлеба, резкий вкус плавленого сыра, густоту и белизну майонеза на листьях салата. У меня буквально текли слюнки, сказал Лоуренс. В эти секунды он вспомнил, каково это – откусить и прожевать сэндвич, проглотить его и почувствовать неясное облегчение, моментально заполняющее организм. Потом, сказал Лоуренс, я положил нетронутый сэндвич обратно в упаковку и выбросил его.

Тогда, стоя на улице, он понял, что находится в процессе формирования своих желаний, учится управлять ими осознанно, сказал он; только оказавшись в плену старых импульсов, он осознал, что в конечном счете всё упирается в дисциплину. Другими словами, обед из копченой утки не казался ему таким же соблазнительным, как сэндвич с плавленым сыром. К первому нужно подходить осознанно, а любовь ко второму зависит от подсознания, от потребностей, которые ты никогда не изучал, потому что удовлетворял их простым повторением. Он решил, что станет человеком, который предпочитает копченую утку плавленому сыру, и, решив так, он стал им. Сэндвич с сыром представляет собой не что иное, как комфорт, и когда он посмотрел на это таким образом, ему наконец удалось разворошить этот тайник со змеями.

– Хотя бы змей он не ест, – сказала Элоиз, нежно положив свою маленькую руку на его большую. – Ну или только пока.

– Что это за мир, – сказал Лоуренс, – в котором, чтобы почувствовать комфорт, тебе нужно съесть сэндвич массового производства? Что я за человек такой, неужели я думаю, что это то, чего я заслуживаю?

Он сел и осмотрел комнату, стол, людей, сидящих за ним, как будто в поиске ответа.

Он пришел к выводу, продолжил он, что до определенного момента его жизнью руководила потребность, но не любовь, и как только он начал задавать себе правильные вопросы, всё зашаталось и рухнуло. Но как он уже говорил, на самом деле всё сложнее: люди будут клясться, что им что-то необходимо именно потому, что оно им нравится, или что им нравится то, что им необходимо. Он, к примеру, ощущал такое сильное чувство вины, когда ушел от Сьюзи, что иногда как будто хотел вернуться к ней. Он так привык к ней, что после их расставания остался один на один с потребностью, которая не могла сама удовлетворить себя, потому что круг повторений был разорван. Но он начал понимать: то, что он называл потребностью, на самом деле было чем-то иным, было больше связано с неумеренностью, желанием иметь что-то в неограниченном количестве. И по своей природе этот объект желания не должен был иметь почти никакой ценности, как сыр в сэндвиче, к которому у Лоуренса был свободный и неограниченный доступ. Чтобы желать чего-то получше, необходим самоконтроль, принятие того факта, что у тебя, может, и не будет этого всегда, а даже если будет, ты никогда не сможешь наесться до отказа. Это желание оставляет тебя один на один с собой, сказал он, и теперь он начал видеть свою жизнь как череду попыток слиться с чем-то другим, что находилось вовне, но что можно было впустить внутрь, и на какое-то продолжительное время он даже забывал, что он и Сьюзи – отдельные люди.

– Дорогой, поешь, – настойчиво попросила Элоиз. – Все остальные уже закончили.

Лоуренс взял вилку, наколол на нее кусочек фуа-гра и медленно положил себе в рот.

– Как мальчики? – спросил он меня.

Я сказала, что они на две недели переехали к отцу, пока в доме идут работы. Теперь, когда мы поселились в Лондоне, такие поездки стали возможными.

– Ему уже давно надо было взять на себя ответственность, – сказал Лоуренс хмуро. – Бывший Элоиз такой же. Я не знаю, как им всё сходит с рук. Они не мужчины, – сказал он, неторопливо делая глоток вина. – Они дети.

– Всё не так плохо, – сказала Элоиз, поглаживая его руку.

– Ты мучилась всего лишь год, – сказал он ей. – Не как ты, – сказал он мне.

– Что для тебя было самым жутким? – спросила Элоиз немного взволнованно, сцепив руки в замок на груди.